Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [12]
И попробовать спасти их, посмотрев сквозь пальцы, Петр не мог. Потому что в той части нашей жизни, куда мы не пускаем Бога, начинает хозяйничать дьявол. Вложив сегодня в сердце мысль солгать Церкви, завтра он вложит мысль предать Церковь на смерть.
Если только не вмешается Божественный Промысел; а на сей раз он вмешивается, и Анания, к ужасу присутствующих, падает мертвым.
К возвращению Сапфиры Петр сидит черный как туча: еще слишком свежа рана и слишком болезненны воспоминания. С ней он говорит коротко.
За сколько вы продали землю, Сапфира?
За столько-то, врет Сапфира.
Ну что ж ты такая бестолковая, думает Петр. Еще одна смерть.
Что это согласились вы искусить Духа Господня?
Искусить — не в смысле спровоцировать. Дух Господень на провокации не поддается. Искусить — испытать, выступить в роли оценщиков и дерзких вопрошателей Духа в соединении с тем, кто уже пробовал искушать Его.
Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола (Мф. 4: 1).
То есть, другими словами, согласились на предложение Врага вместе с ним противопоставить себя Духу. Соединиться с сатаной. Увы, проторенная дорожка, и ведет она прямиком к предательству и к духовной смерти.
К счастью, не в этот раз.
…вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли ее мертвою и, вынеся, похоронили подле мужа ее (Деян. 5: 9, 10).
Знаете, а это ведь, пожалуй, самая счастливая концовка из всех возможных. Их смерть — не кара, а Божий Промысел о них, сказанное Господом «нет» сатане и его замыслу, единственная возможность уберечь их от избранного про́клятого пути. Потому что иначе сатана их не оставит. И, не оставленные сатаной, они дойдут по этому пути до самого конца: до предательства Церкви.
Господь пресекает их гибель решительным способом: убивая тело, чтобы не дать сатане окончательно убить душу. Смерть в этом случае — милость Господня, а не наказание. Но эта милость стала возможна только после распятия и Воскресения, когда смерть перестала быть состоянием полной богооставленности, и, забрав у сатаны души Анании и Сапфиры, Господь поставил их перед Своим Судом. А это куда как более милостиво, чем оставить их во власти дьявола и дать им дойти до логического конца.
Дойти, как дошел Иуда.
Ужасно, когда протягиваешь Богу часть, а говоришь: «Господи, я отдаю Тебе все!»
А сам про себя думаешь: «А вот что мое, то мое, и Ты сюда не лезь».
Возвращаясь к евангельской истории: стремление Иуды полностью взять в свои руки денежные вопросы и подостлать соломки вело его все дальше и дальше. С какого-то момента вторая касса становится для него не просто перестраховкой, но еще и свидетельством его грамотного и умелого распоряжения деньгами, то есть гарантией того, что в собственных глазах он выглядит хорошо. Чувствовать себя хорошим, а может быть, и лучше других, ему важно: аукается непростое начало ученичества. Он чувствует себя ответственным, но полагает, что в этой ответственности обойдется без Учителя, Которого незачем утруждать денежными вопросами.
И таким образом мало-помалу он собирает целый букет грехов. Тут тебе и гордыня, и маловерие: неумение довериться Христу и понять, что рядом с Ним можно полагаться не на свои заначки, а только на Него. Маловерие, выраженное в желании контролировать все, до чего дотянешься. И, да-да, сребролюбие от этого маловерия, возрастающее желание обладать деньгами, чтобы спать спокойно. Как ему кажется — из самых достойных мотивов; а на самом деле — от того, что такая перестраховка, в которой нет места Богу, не снимает, а, наоборот, увеличивает тревожность.
И да, увы, в какой-то миг это переходит в воровство. Потому что как только утаенные деньги становятся по-настоящему утаенными, как только в какой-то миг Учитель прямо говорит «раздай нищим все», а он идет и раздает не все, и молчит об этом — это мгновенно превращается в воровство у тех, кому деньги в тот день были нужнее, чем ему самому.
Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому?
И здесь-то и завязывается узел самой трагичной евангельской истории.
Потому что Христос не допустит, чтобы ученика разрушал такой явный грех. Он не потерпит рядом с Собой вора, что бы на этот счет ни думали толкователи. Не ради Себя, а ради него.
Он ему на этот грех непременно и сразу укажет.
Казна раздора
Погибели предшествует гордость, и падению — надменность.
(Притч. 16: 18)
В откровенный грех Иуда сваливается достаточно поздно — к концу третьего года своего апостольства. Это был небыстрый путь и тот самый случай, когда благими намерениями выстилается дорога известно куда. Три года он ходит по краю, то ближе, то дальше от греха, но не падает и остается казначеем: то есть если когда Христос его и поправлял, Иуда с Ним соглашался и исправлялся.
Они близки практически до самых последних дней, и Иуда предан Ему даже до бесстрашия перед возможной смертью от соплеменников. Когда Иисус незадолго до Своей последней Пасхи получает известие о болезни Лазаря, то хочет идти туда, в Вифанию, невзирая на то что Его совсем недавно едва не побили камнями иудеи. И вообще-то Иисус и ученики для того ушли из Иерусалима за Иордан, чтобы Его не схватили и не убили.
