Вот это поцелуй! - [84]
Когда же я спросила, что же он предлагает, он рухнул в кресло и уставился куда-то в небо, да так и остался сидеть с отвисшей челюстью у раскрытого окна.
– Фрэнк, послушай меня. Все очень просто. Эту ночь он проведет в тюрьме и уже оттуда не выйдет. Я засажу его за решетку, Фрэнк. Это моя работа, я занимаюсь этим ежедневно.
Фрэнк что-то прокудахтал; казалось, он вот-вот заплачет.
– Фрэнк, он тебя так жестоко избил! Я знаю, знаю, он нанес тебе ужасную травму, я все прекрасно понимаю. Но доверься мне. В нем нет ничего особенного. Ты увидишь… мы к этому еще вернемся. Ты первый удивишься и первый посмеешься над своими страхами.
– Черт побери! Мне надо в туалет!
Когда он вернулся, я держала в руке табельный револьвер. Я показала Фрэнку, как приставлю его к голове Рамона, прежде чем тот успеет рот открыть.
– Знаешь, – добавила я, – будь он хоть трижды негодяй, хоть сам дьявол во плоти, но когда ствол упрется ему в лоб, ему останется только звать на помощь мамочку. Вот и все, что он сможет сделать! Или я вышибу ему мозги! Можешь на меня рассчитывать.
Я опустилась на колени между его ног и взяла его руки в свои.
– Но не это главное, Фрэнк, – сказала я. – Не эта история, нет. Дело в том, что я не знаю, куда я иду, куда мы все идем. Что с нами будет, скажи? Хоть ты-то понимаешь что-нибудь?
Он вздохнул и погладил меня по голове.
– Хотелось бы понимать. Хотелось бы сказать тебе, что каждый день приближает нас к свету. Но мы от него еще так далеки. Мы даже не уверены, что идем в правильном направлении.
– Но мне кажется, что тяжелее всего – оказаться в одиночестве. Именно это и пугает меня.
– И однако же, не стоит предаваться мечтам, ведь одиночество – наш удел. Не так ли? И ничего тут не попишешь, бедная моя Мэри-Джо.
В глубине души я романтик. Я была склонна к романтизму еще девочкой. Еще до того, как моя мать смылась, до того, как мной занялся отец. На свой лад. И задолго до того, как я вышла замуж за членососа, в которого влюбилась как сумасшедшая, что мне не помогло…
Я с трудом встала на ноги, упершись в колени Фрэнка обеими руками. Что я могла еще поделать? К тому же меня ждала работа…
Фрэнк судорожно потирал руки.
– А Натан? Где он? Чем он-то сейчас занимается? Сонет для нас пишет?
– Он скоро придет, не волнуйся; Но он мне не понадобится.
Фрэнк вдруг вцепился в оконную раму, на которой крепились мои ящички с цветами, и, словно обращаясь к небесам, к густому сумраку, застонал:
– Но что это даст? А? Что мы с этого получим?
– Черт возьми, Фрэнк, прекрати! Надо же сохранить хотя бы минимум того, что у нас есть в жизни! Или, по-твоему, этот мир недостаточно безумен?
– Но что мы в нем изменим? Что в нем изменится, скажи? Мир все равно будет погружаться в бездну. Как камень в грязь. И в конце концов все равно пойдет ко дну, Мэри-Джо. Не принимай меня за полного идиота!
Он был почти на двадцать лет старше меня. Я в свои тридцать два иногда чувствовала себя старой, но не настолько. Не такой ужасающе старой.
Я еще хотела сажать убийц в тюрьму. Я еще была на стороне жизни, защищала какие-то ценности, самые простые, и решила держаться за них. Должны же быть у человека убеждения, какая-то позиция, которую он должен защищать. Человеку это необходимо. Так я думаю…
Когда я собралась выходить, Фрэнк встал у меня на пути, у двери, расставив руки. Он заявил, что надеется помешать мне совершить невероятную глупость, но не успел он закончить фразу, как я приковала его наручниками к батарее в коридоре. Сердце мое было разбито, они с Натаном разделали его под орех, но, как ни странно, я чувствовала себя в наилучшей форме. Кстати, незадолго до того я проглотила целую горсть амфетаминов, как раз когда Фрэнк повернулся ко мне спиной и стонал перед окном, моля небеса покарать его за грехи, а мне вернуть разум.
– Ты должен дать мне спокойно работать, – настойчиво повторяла я. – Ты что, хочешь сказать, что я тебе все еще дорога?
Свободной рукой он схватил мою и прижал к щеке. Раньше, зимой, он, бывало, согревал своим дыханием мои замерзшие пальцы. Вы не знаете, каким он был тогда. В те времена мои подружки готовы были меня сожрать от зависти, жутко ревновали. Он тогда научил меня кататься на коньках.
«Лижи, лижи мне руки, придурок», – подумала я и выскользнула за дверь, сжимая в руке оружие. Я иду, Рамон!
Я кралась вдоль стены, спускаясь со ступеньки на ступеньку тихо-тихо, затаив дыхание. Признаюсь, я была несколько взволнована знаками привязанности, которых удостоил меня Фрэнк перед тем, как я отправилась выполнять свою работу, рискуя жизнью ради загнивающего общества, – но у меня не было выбора.
До лестничной площадки этажом ниже я добралась вся в поту. Ладони у меня были мокрые. Я перекладывала револьвер из руки в руку и по очереди вытирала их о брюки (кстати, ляжки у меня словно одеревенели). Я прислонилась к стене рядом с дверью в квартиру Рамона. В; горле у меня пересохло. Все-таки мне больше нравится работать зимой – в это время нет таких неудобств, как жара и пот.
Из квартиры не доносилось ни звука. Я сжимала оружие обеими руками над плечом; я была напряжена, как натянутая струна, и сжата, как стальная пружина, а вокруг меня все словно превратилось в стекло. Безмятежная тишина, царившая на этой площадке, пугала. Поодаль вокруг лампочки под потолком спокойно летал мотылек. Я предпочла бы, чтобы Натан был здесь, со мной, несмотря на ту ужасную гадость, которую он со мной сотворил. Будь он проклят!
Однажды в дом к Мишель врывается мужчина в маске, жестоко избивает ее и насилует. Когда преступник исчезает, Мишель не заявляет в полицию по разным причинам. Этот чудовищный эпизод бередит ее детские психологические травмы, пробуждает воспоминания об отце – серийном убийце. Мишель противна роль жертвы, она хочет найти насильника, но вовсе не для того, чтобы сдать полиции – нет. В Мишель проснулись скрытые инстинкты…
"Трения" — стилизованная под семейный роман жестокая жизненная история, где герой, этакий современный Зорро или Робин Гуд, увязнув в запутанных связях и отношениях, разрываясь между любимыми женщинами и пытаясь сладить с семейными демонами, ищет — и находит — нетривиальные решения. Сам джиановский текст при этом напоминает верхушку айсберга: трагические причины конфликтов и их эмоциональные следствия скрыты в глубинах авторского воображения. Тайны участников драмы намечены лишь тонкими штрихами, за которыми читателю предлагается угадать истину.
Будущее Джимми Кьюсака, талантливого молодого финансиста и основателя преуспевающего хедж-фонда «Кьюсак Кэпитал», рисовалось безоблачным. Однако грянул финансовый кризис 2008 года, и его дело потерпело крах. Дошло до того, что Джимми нечем стало выплачивать ипотеку за свою нью-йоркскую квартиру. Чтобы вылезти из долговой ямы и обеспечить более-менее приличную жизнь своей семье, Кьюсак пошел на работу в хедж-фонд «ЛиУэлл Кэпитал». Поговаривали, что благодаря финансовому гению его управляющего клиенты фонда «никогда не теряют свои деньги».
Очнувшись на полу в луже крови, Роузи Руссо из Бронкса никак не могла вспомнить — как она оказалась на полу номера мотеля в Нью-Джерси в обнимку с мертвецом?
Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.
Егор Кремнев — специальный агент российской разведки. Во время секретного боевого задания в Аргентине, которое обещало быть простым и безопасным, он потерял всех своих товарищей.Но в его руках оказался секретарь беглого олигарха Соркина — Михаил Шеринг. У Шеринга есть секретные бумаги, за которыми охотится не только российская разведка, но и могущественный преступный синдикат Запада. Теперь Кремневу предстоит сложная задача — доставить Шеринга в Россию. Он намерен сделать это в одиночку, не прибегая к помощи коллег.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.