Восточный ветер - [8]
Он подсчитывает резервы, которые имеются у него на случай неудач на Перекопском перешейке. Резервы малы. В бой могут быть введены в ближайшие часы только полки курсантской дивизии. На курсантов он надеялся, как на самого себя. Отборнейшее ядро армии рабочих и крестьян он оберегал для последнего удара в решающий и необходимейший момент.
Его тревожило другое. Тревожило наше неумение правильно, четко, продуманно строить военную работу. Он всегда говорил, что по части широких планов и обобщений у нас обстоит блестяще. Но как только дело дойдет до деталей, начинаются промахи, грубейшие ошибки. Благодаря этому Врангель не был окончательно разгромлен еще на полях Северной Таврии. Наши армии разошлись с ним, и он, прорвавшись через заслон двух кавалерийских дивизий, беспрепятственно ушел в Крым через Чонгар.
Он боится повторения ошибок и сейчас. Поэтому его приказы повторяются по нескольку раз, он втолковывает их командованию дивизий, как опытнейший учитель, желающий, чтобы ученики усвоили все основательно и полно.
Но сейчас как-будто все ясно. Все продумано и усвоено. В маленьком штабе, где суетня особенно увеличилась в эту тревожную ночь, он кажется самым спокойным. Он сидит над картой Крыма, внимательно рассматривая схему озер.
Высоченный порученец, сгибаясь в три погибели, чтобы пролезть в дверь, внезапно предстает перед ним и взволнованно докладывает:
— Первая атака Турецкого вала отбита с большими потерями. Едва дошли до рва… Там чертовски напутано проволоки…
— Что намерен предпринять начдив?
— Сейчас начнется вторая атака. Пока я ехал… Возможно началась.
Начальник штаба отрывается от трубки, коротко бросает в сторону командующего: Началась! Пошли… — И снова прилипает к телефону: —Артиллерия, говорю, — кричит он. — Та же ошибка, что и днем. Нет системы в артиллерийском огне. Системы! Системы! Командир 455? Во время атаки? Плохо слышу. Не слышу. Да. Комсостав. Сколько? Не слышу. Шестьдесят? Немедленно сообщите.
Он отдает трубку связисту, говорит ему: — Телефон ни к черту! — и подходит к командующему.
— Убит командир 455-го полка, — сообщает он. — Первый ударный потерял 60 % состава. Большая убыль младших командиров…
— Вы им сказали насчет артиллерийского огня. Полнейший разброд. Пехота атакует раньше, чем достигается огневое превосходство[7]. Сходите пожалуйста, проверьте, как идет переправа. Не надеюсь я на Каретникова. Не повернули бы опять. Анархисты!
Начальник штаба скрывается за дверью. Командующий почти сейчас же выходит вслед за ним и идет к берегу.
Сплошной гул стоит над землей. Здесь смешалось все — рев пушек под Перекопом, ружейная и пулеметная трескотня, шум, идущий с Сиваша, где тяжело плескались сотни коней, тачанок, повозок, фур.
Он останавливается под деревом и прислушивается. Рев орудий стал настолько привычен ему за эти годы фронтов, что кажется естественным, как стенанья стали для прокатчика. Он его бодрит.
…В 1905 г. его ранят полицейские ка улицах Питера. С тех пор в тюрьмах, на каторге, в ссылке, возле него непрерывно бряцает оружие. Казацкие шашки сверкали над головой. Карабины тюремщиков стучали у камер. Револьвер надзирателя мелькал перед глазами. Оружие. Оружие. Оружие. Наконец-то оно попало в такие руки, которые знают, против кого его надо применять. Военная история, прочитанная в детстве, знания, приобретенные из книг в тюрьме, — все пригодилось. Все учтено, усвоено. По существу он не военный человек, война — на его профессия. Во время войны капиталов он сидел в тюрьме. Но газеты, которые попадали в камеру, он тщательно прочитывал, интересуясь военными сводками, расшифровывая их и предсказывая удивленным товарищам по камере, какой, где нанесут удар французы или немцы и почему именно они должны его нанести. Талантливый стратег сидел в тюрьме, наблюдал, передумывал, разбирал военные действия.
— Зачем вам это? — подсмеивались товарищи по камере над его повышенным интересом к военному искусству!
— Все пригодится! Революции, товарищи, все пригодится.
Покидая тюрьму и отправляясь в ссылку, он говорил:
— Готовьтесь, товарищи, набираетесь знаний, скоро будет большая каша, и все пригодится.
Оружие попало в настоящие руки. Вот грохочут пушки, разрывается «шрапнелька», как любит выражаться он. Последняя свора тюремщиков, которых он атакует сейчас, будет ликвидирована. Он з этом уверен. Он это знает. Он спокоен за результат. Так было с Колчаком, так будет с Врангелем.
Он не военный человек по профессии. Он не был ни солдатом, ни унтером, ни офицером в старой армии. Партия послала его разбить врагов. И он сделался военным. Завтра он может быть станет строителем, дипломатом или слесарем (кстати он знает это дело). Он будет работать там, где нужно партии и революции.
Под Уфой (это было на другом фронте), когда дрогнул наш полк, засыпаемый снарядами белых, замешательство готово было охватить бойцов, впереди цепей вдруг появляется командующий и бежит с винтовкой в руках, увлекая расстроенные ряды бойцов. Командующий был контужен в голову. Уфа взята.
…Его внимание привлекает странная фигура, двигающаяся впереди. Она перемещается с места на место. Вот остановилась. Не то шепчет, не то плачет. Двинулась, Отбежала несколько шагов и снова замерла. Должно быть заметила его и стала приближаться. Женщина.
