Восточный фронт, 1944 - [98]

Но были еще и тысячи таких, которые, лелея в себе единственный лозунг: «Жизнь и свобода!», вырвавшись из вражеского кольца, искали дорогу к новой германской линии фронта, которая должна была где-то существовать.

В общей сложности таких было 10-15 тысяч человек, пытавшихся пробиться к своим в составе мелких или более крупных групп. Они начали свой скорбный путь из Витебска, из Бобруйска и из крупных котлов юго-восточнее Минска. Их число быстро уменьшалось, в последующие дни и недели большая часть этих групп была уничтожена. Многие не выдержали напряжения и, обессилев, сгинули в лесах и болотах, многие оказались в новых котлах, большинство же нашли смерть в схватках с поисковыми группами русских солдат или партизанскими бандами. Последнему обстоятельству весьма способствовал приказ советского диктатора Сталина, который объявил всех скрывающихся в лесах германских солдат партизанами, которые должны уничтожаться на месте.

Уцелевшие, те, кого позднее назовут «пробившимися», находили путь по уже отвоеванным русскими территориям, пробивались через Польшу или Литву — в общем направлении на запад и северо-запад. Те, кто не мог уже больше идти, не мог больше держаться, был ранен, — те оставались лежать и умирали в одиночестве, всеми покинутые.

Советские же военные власти изо всех сил старались всеми средствами отловить всех этих отбившихся от своих частей и старающихся выйти к своим регулярным частям одиночек. На их поиски и преследование отправлялись конные группы казаков, создавались блок-посты и рубежи заграждений, их искали и уничтожали с воздуха. В небе кружили самолеты-бипланы У-2, прозванные «швейными машинками», которые раньше ночами с бреющего полета бомбили германские передовые, а теперь время от времени сбрасывали листовки на немецком языке. Эти листовки были подписаны Национальным комитетом «Свободная Германия» и призывали всех германских солдат сдаваться ближайшему русскому командованию, многословно обещая хорошие условия содержания в плену, достойное обращение и скорейшее возвращение на родину. Иногда эти давным-давно устаревшие, но еще используемые машины приостанавливали свои моторы, и тогда с неба через громкоговорители звучали немецкие военные марши, а потом: «Внимание, внимание!» — и следовало описание военной ситуации и в заключение: «Ваше положение совершенно безнадежно — сдавайтесь!»

Пробивавшиеся к своим пехотинцы не обращали на эти обещания никакого внимания, они из собственного опыта знали совершенно о другом: слишком много они видели и пережили. Поэтому они упорно и неустрашимо шли к своим, ни в коем случае не желая попадать в советский плен, все уменьшающимися группами, в которых в конце концов оставалось всего несколько человек или даже один-единственный солдат, все дальше и дальше во вражеском тылу. Днем они по большей части отсыпались и отдыхали, набираясь сил, а двигались ночами, все еще сжимая в руках оружие, а то и без него. По дороге они встречали своих боевых товарищей, обменивались опытом и рассказывали обо всем происшедшем с ними, какое-то время шли вместе, а потом опять расходились, чтобы просачиваться сквозь вражеские заслоны. Они избегали дорог и даже проселков, продирались сквозь почти непроходимые чащи и густой подлесок, по колено в воде брели по громадным болотам, пересекали ночами поля и пашни, днями лежали в засадах у русских линий коммуникаций, поджидая момента, чтобы незаметно пересечь их, переплывали через реки, крались вдоль русских деревень и проползали мимо русских постов.

Не имея большей частью ни карт, ни компаса, они ориентировались по солнцу, луне, звездам и природным знакам. Они страдали от голода и жажды, по утрам слизывали с травы росу и жили на подножном корме. Они ели еще не созревшие лесные ягоды, наливающееся зерно на ржаных полях и наполовину сгнивший картофель прошлогоднего урожая. Им приходилось жевать полевой клевер, вейник и ободранную с деревьев кору, воровать кур, овец и телят из стоящих на окраинах деревенских домов. Иногда какой-нибудь сердобольный селянин выносил им молоко, яйца и хлеб. Они пили некипяченую воду из луж, болот и прудов — но не падали духом и не теряли надежды добраться до своих. На польских и на литовских землях им приходилось несколько лучше, но население испытывало слишком большой страх перед русскими, чтобы оказывать им большую помощь.

Наконец, после оставленных за спиной тысячекилометровых переходов и едва ли представимых страданий наступал самый тяжелый этап — прорыв через русскую передовую к германским войскам, зачастую, когда цель была уже перед глазами, этап этот не удавалось осуществить.

Если же он все-таки благополучно заканчивался и бородатые, одичавшие, оборванные, частично одетые в гражданскую одежду и едва похожие на германских солдат беглецы появлялись в расположении германских войск, то их встречали дружески, но все же с понятными предосторожностями и плохо скрываемым недоверием.

Всех «пробившихся» сначала основательно допрашивали, внимательно выслушивали повествование об их скитаниях и тщательно проверяли все фактические данные, поскольку могло быть так, что среди них затесались отпущенные русскими военнопленные, завербованные в качестве агентов, шпионов и саботажников.