Восточные славяне накануне государственности [заметки]
1
Интересное замечание к уточнению семантики топонима Ойум (Oium) сделали Д.А. Мачинский и С.В. Воронятов: «Обращение к немецким словарям, отражающим живой немецкий язык середины XIX – начала XX в., даёт несколько иное семантическое поле слова aue: «нива, луг (цветущий и плодородный), равнина орошаемая, плодородный островок»; в переносном смысле, образно – «прелестная страна». Как видим, основной упор делается на плодородие, и лишь затем на достаточное оводнение. Предполагаем, что и семантическое поле готского *aujōm и эпического Oium было примерно таким же. А образное «прелестная страна» не так далека по смыслу от «желанная страна» в готском сказании» (Мачинский, Воронятов 2011: 253).
2
Распространение в исторической науке постмодернизма и конструктивизма привело к тому, что некоторые учёные «задачей историка» считают не выявление возможной реальной исторической основы древних и средневековых этногенетических легенд (в терминологии конструктивистов «их перевод на язык лингвистического национализма XIX в., где место Вавилонской башни будет занимать «лингвистическая прародина»), а «объяснение дискурсивных конструктов, каковыми являются этногенетические легенды, посредством изучения «социального знания» эпохи, в которую они создавались и функционировали, а не замещение их дискурсивными конструктами эпохи модерна» (Алимов 2018: 119. Примеч. 15). На наш взгляд, подобный подход ошибочен уже тем, что он предполагает путь от теории к источнику и вместо предметного источниковедческого и исторического анализа каждого конкретного «рассказа о происхождении», априорно пытается подвести всю группу таких источников, как этногенетические легенды (иногда называемые обобщённо также Origo gentis) под общий знаменатель «социального конструкта», имеющий ничуть не менее искусственный «кабинетный» характер, чем традиционный примордиалистский подход. Но никакого заранее заданного общего знаменателя (хоть «примордиалистского», хоть «конструктивистского», хоть какого-то ещё) нет: каждая этногенетическая легенда, сообщаемая древним или средневековым автором, должна самостоятельно исследоваться на предмет соотношения в ней реальной исторической основы, с одной стороны, и «социального знания» эпохи – с другой. В разных легендах соотношение этих двух факторов может быть совсем не одинаковым: от относительно точного отражения исторических реалий в одних случаях вплоть до полного книжного вымысла в других.
3
Недавно вывод о волынской локализации Ойума без ссылок на предшественников был повторён И.В. Зиньковской («по географическому положению где-то в самом начале «Скифской земли», обилию рек, озёр и болот «страна Ойум», скорее всего, соответствует Волыни между верховьями Припяти и Западного Буга или Припятскому Полесью»: Зиньковская 2018: 190–191).
4
Возможно, ранее их как «бутонов» (искажение из Γούτωνες-«гутоны»?) упоминает Страбон (Στράβων, ок. 64/63 г. до н. э. – ок. 23/24 г. н. э.) в своей «Географии» при описании Германии: «Здесь находится также Геркинский лес и обитают племена свевов, которые живут частью в самом лесу, как племена коадуев; на их территории находится Боигем – царская резиденция Марабода, куда он переселил не только разные другие племена, но и своих соплеменников – маркоманов. Дело в том, что по возвращении из Рима этот человек, [в прошлом] частный гражданин, был назначен верховным правителем племени. Еще юношей он жил в Риме, пользуясь расположением Августа, а возвратившись на родину, добился власти и подчинил, кроме упомянутых лугиев (большое племя), зумов, бутонов, мугилонов, сибинов, а также семнонов (большое свевское племя)» (VII. I, 3; Страбон 1994: 266). Известие Страбона не содержит сведений, которые могли бы помочь в локализации бутонов, но позволяет говорить о том, что если понимать под ними готов, то последние должны были уже на рубеже эр находиться на Европейском континенте.
5
Римские источники, позволяющие констатировать появление готов близ римских рубежей в конце II – первой половине III в., имеют либо косвенный характер (т.е. не упоминают готов напрямую), либо относятся к более поздней эпохе и упоминают готов ретроспективно: «Ряд известий древних авторов, кажется, свидетельствует о раннем появлении готов в Северо-Западном Причерноморье. Дион Кассий отмечает, что в 180 г. в пределы Римской империи мигрировали 12 тысяч свободных даков. Исследователи связывают это событие с вторжением в их земли готов. Тот же автор сообщает, что император Каракалла (211—217 гг.) совершил военно-инспекционный поход в Дакию с целью укрепления границ Империи, а в сочинении «История Августов» говорится о победе Каракаллы над готами. В том же труде указывается на родство императора Максимина (235—238 гг.) с готами (отец был гот, мать – аланка). Сообщается, что Максимин «приобрел себе земельные владения во Фракии, в том поселке, откуда он родом, и все время поддерживал связи с готами. Готы особенно любили его, словно своего соплеменника». Затем пребывание готов в Нижнем Подунавье фиксируется источниками в 232—238 гг., когда они, вероятно, приняли участие в так называемых «скифских войнах»… Кажется, все говорит о том, что в конце II – начале III в. готы проживали близ границ Римской империи в Северо-Западном Причерноморье» (Седов 1999а: 16—162; 2002: 150. См. также: Щукин 2005: 90—93).
6
Здесь нельзя не коснуться ещё одного вопроса, имеющего богатую историографию: о соотношении спалов (Spali) Иордана и споров (Σποροι) Прокопия Кесарийского, которых этот автор называл предками антов и славян: «Да и имя встарь у склавинов и антов было одно. Ибо и тех и других издревле звали «спорами», как раз из-за того, думаю, что они населяют страну, разбросанно расположив свои жилища» (IV. 29; Прокопий 1994: 185). Этимология византийского автора, очевидно, имеет чисто кабинетный и наивный характер (ср. выше аналогичную народную этимологию происхождения этникона «гепиды» у Иордана как «ленивые»). Вариантов расшифровки известия Прокопия было предложено немало, и эта тема нуждается в отдельном обстоятельном рассмотрении. Поэтому скажем только о том, что не видим связи между спалами Иордана и спорами Прокопия хотя бы потому, что в свете сказанного выше следует, что спалы – это вообще не этноним, а лишь готское осмысление славянской лексемы в качестве маркирования в своей исторической памяти славян как древнего легендарного народа – своего противника.
7
Согласно выводам Б.В. Магомедова, специально изучавшего проблему этнического состава черняховского населения, в нём может быть выделено три главных компонента: 1) готский, представленный развившимися на вельбаркской основе памятниками типа Косанов (или «классические черняховские древности»: Магомедов 2001: 116). Именно они образуют подавляющее большинство черняховских памятников, а их носители – готы составляли основную массу черняховского населения; 2) славянский, представленный развившимися на зубрецкой основе памятниками типа Черепин – теремцы и концентрирующийся в Верхнем Поднестровье (верхнеднестровская группа памятников); 3) иранский («поздние» скифы, аланы и т.д.), концентрирующийся в Причерноморье (причерноморская группа памятников) (Магомедов 2001: 151).
8
Помимо отступления носителей зубрецкой культуры на Верхний Днестр учёным удалось наметить ещё один совершенно неожиданный вектор их движения после готского нашествия на Волынь: далеко на северо-востоке, в Среднем Поволжье, во II в. появляются памятники славкинского типа (названы по имени села Славкино в Сергиевском районе Самарской области), которые находят аналогии в зубрецких материалах Верхнего Поднестровья, в частности с поселением Подберезцы (Козак 1985: 75—89; Матвеева 1986: 160—162). Так часть побеждённых готами славян-спалов проложила путь в Среднее Поволжье, который после новых славянских миграций привёл к сложению в регионе именьковской археологической культуры IV—VII вв. (обсуждение проблематики именьковской культуры и раннеславянского присутствия в Среднем Поволжье см.: Матвеева 1986: 158—171; 1988: 11—13; 2004; Седов 1994: 309—315; 1995: 193—197; 2001: 5—15; 2002: 245—255; Кляшторный 1964: 16—18; 2005: 68—72; Сташенков 2006: 20—30; Богачёв 2011: 72—137; Галкина 2014: 24—31; Овчинников 2016: 151—169).
9
Периодически высказываемая гипотеза о том, что спалы Иордана – не славяне, а какой-то другой народ, к имени которого параллельно восходит и славянское «исполин» (см. напр.: Шахматов 1911: 21—26; Здоров 2000: 136—141), на наш взгляд, лишена оснований, поскольку опирается на неверное понимание Плиниевых спалеев-«пещерников» как этнонима и искусственно умножает сущности.
10
Во второй половине Х в., спасаясь от натиска печенегов, в Верхнее Поднестровье, принадлежавшее хорватам, переселяется часть уличей и тиверцев (Седов 1982: 128). Именно хорваты вместе с этими переселенцами и станут основой населения будущей Галицкой земли.
11
«…Хоздрой нечестивый посла етера князя на грекы… Царь же Ираклий… на персы исполчися, еще же призвавъ угры на помощь» (Истрин 1920: 434).
12
«Тогда и обри придоша к цареви мира просить с лестию. Их проуготование прият в Ираклии сътвори слом, ту покояшеть а. Си же, злое в сердци своемь имуще, к своим сродником послаша весть: «Скоро грядите, се бо царь богат у нас есть». Онем же сверепом бесом никако ж ослабивше, на земли ту придоша. Приобретаниемь человеколюбивому богу, спасающу правыа сердцем, одва в Узантию вьзвратився, царь приде. Они же, гнавше по нем далече и не сьстигше, все богатство его взяша и, на Фракисъ нагнавше, пленишя мужь и жен тысящь 70. И тако възвратишяся в свояси» (Истрин 1920: 434).
13
Так перевёл название его труда Д.В. Микульский: ал-Мас’уди 2002.
14
Эта датировка является наиболее убедительной: Вестберг 1903: 77—78; Kowalski 1946: 40—41; Widajewicz 1946: 10—14; Ковалевский 1973: 63; Мишин 2002: 36—37, 47. Примеч. 23.
15
Этот аргумент может быть парирован замечанием, что у ал-Мас’уди славянский «род» в.линана – это жители города Волина, которые тоже должны были называться «волынянами» (за указание на это благодарю Е.С. Галкину). Но это замечание, на наш взгляд, нельзя признать убедительным. У ал-Мас’уди речь всё же идёт о «роде» славян, а не о городе. О городе у него нет ни слова. Мог ли он назвать жителей Волина по имени их города, при этом ни слова не сказав о самом городе? Это кажется очень сомнительным: примеров, когда бы ал-Мас’уди называл то или иное славянское «племя» по имени его города, нет.
16
Единственное, что в истории лютичей может быть сопоставлено с рассматриваемыми известиями, – это распад их «племенного союза» в середине IX в. (Die slaven 1985: 8), однако это событие сложно соотнести с известием ал-Мас’уди, так как он говорит о происхождении от названного «рода ас-сакалиба» многих других их «родов», под которыми имеются в виду славянские этнополитические объединения, что едва ли применимо к велетам-лютичам (ср.: Мишин 2002: 66—67).
17
Сам Ибрахим Ибн Йа’куб в том месте своего труда, где он бесспорно описывает велетов-лютичей (Мишин 2002: 37 и сл.), говорит: «Они (велеты-лютичи. – М.Ж.) не имеют царя и не позволяют управлять собой [одному] правителю, а осуществляющими власть среди них являются их старцы» (Kowalski 1946: 50). Не будем сейчас вдаваться в вопрос, кого Ибн Йа’куб понимал под «старцами» («starsi» – перевод Т. Ковальского). Для нас важно указание на «коллегиальный» характер правления у лютичей и отсутствие у них сильной княжеской власти.
18
Титмар Мерзебургский в начале XI в. указывал на то, что «во главе их, носящих общее имя лютичей, нет какого-то одного правителя. Обсудив в народном собрании то или иное решение, они все должны дать согласие на приведение его в исполнение» (Титмар 2009: 103).
19
Устное объяснение Е.С. Галкиной.
20
Название происходит от общеславянского *lęd– (ср: lęda – «необработанное поле»). Лендзяне – это, следовательно, «жители необработанной земли»: Lehr-Spławiński 1959.
21
Вопрос об этнической атрибуции ас-сакалиба восточных источников вызвал длительную дискуссию (обзор ее см.: Мишин 2002: 8—12). Ныне, однако, можно довольно уверенно говорить, что этноним этот за некоторыми исключениями относился преимущественно к славянам (Мишин 2002: 308 и др.).
22
Предлагались время от времени и другие варианты отождествления Нахр ас-сакалиба с различными водными артериями Восточной Европы, но широкого распространения они не получили. Так, например, А.А. Тортика попытался отождествить Нахр ас-сакалиба, о которой идет речь у ал-Куфи, с Кумой (Тортика 2006: 280—288). При рассмотрении источников, которое нами предпринимается ниже, станет ясно, что это отождествление, равно как и попытки представить «Славянскую реку» ал-Куфи Кубанью, Араксом и т.д., безосновательно. Совершенно невероятно, чтобы арабы приняли за славян какой-то кавказский народ: этот регион и его обитатели были им хорошо знакомы.
23
Высказывалось также предположение, что у ал-Куфи Нахр ас-сакалиба – не более чем литературный штамп (возможно, заимствованный им у Ибн Хордадбеха или Ибн ал-Факиха) (Калинина 2007: 162). На наш взгляд, для такого предположения нет оснований.
24
По словам А.П. Новосельцева, «поражение хазар на этот раз по своим последствиям уступало лишь разгрому каганата в 60-х гг. Х в. русами князя Святослава» (Новосельцев 1990: 276).
25
До похода 737 г. Марван совершал и другие походы против Хазарии, которые были не столь грандиозны и не имели таких разрушительных для нее последствий.
26
В частности, в нем указан иной год нападения Марвана на славян и оно не связывается напрямую с походом на Хазарию. Есть там и ряд других любопытных деталей, о чем далее.
27
Возможно, Баланджар – это известное археологам городище близ села Верхний Чир-Юрт на реке Сулак (Магомедов 1983: 46 и сл.).
28
Возможно, тождественен известному археологам городищу на месте нынешнего селения Тарки близ Махачкалы (Магомедов 1983: 52—60).
29
Ошибочное отождествление А.П. Новосельцевым Самандара и ал-Байда’ легло в основу построений Н.А. Лифанова о маршруте похода Марвана (Лифанов 2010: 305—309).
30
Сочинение ал-Балазури было известно в науке до того, как стали известны данные ал-Куфи, которые были введены в научный оборот А.З.В. Тоганом. До этого ученые располагали лишь сведениями о столкновении Марвана со славянами без упоминания «славянской реки» (Коновалова 2013: 191) и, соответственно, локализации места этого столкновения. Поэтому, например, А.Я. Гаркави полагал, что речь здесь идет о славянах, служивших хазарскому кагану (Гаркави 1870: 41—43), а В.В. Бартольд считал, что в источнике говорится о славянах, проживающих в Хазарии (Бартольд 1963: 870—871). Славяне в Хазарии действительно жили, но едва ли их там было столько. Даже если названная арабскими авторами цифра славянских пленных сильно завышена, то все равно речь должна идти о весьма значительном их числе, которое могло быть захвачено только в коренных славянских регионах, до одного из которых, как следует из сообщения ал-Куфи (оно еще не было известно А.Я. Гаркави и В.В. Бартольду), дошел Марван.
31
Видимо, он ошибочно приписал этот поход Масламе ибн ‘Абд ал-Малику, который был наместником Закавказья перед Марваном (Бейлис 2000: 39—40). Описание похода Масламы, данное у Халифа ибн Хаййата, полностью соответствует описанию у других авторов похода Марвана, предпринятого уже после отъезда Масламы из Закавказья, т.е. примерно в 732 г.
32
Показательно уже само название «Записки» Ибн Фадлана: «Книга Ахмада Ибн Фадлана ибн-аль-‘Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммада ибн-Сулаймана, посла аль-Муктадира к царю славян» (Ибн Фадлан 1939: 55).
33
Надо отметить и то, что в источниках зафиксированы славянские имена с похожим звучанием: польское Барса/Barsa (Морошкин 1867: 8) и древнерусское Барсан (Тупиков 2004: 40, 471).
34
Данное письмо является достаточно сложным источником, так как отражает не столько реальные владения Хазарии, сколько, с одной стороны, представления о них хазарской элиты, а с другой – является документом, написанным с вполне определенными политическими целями, связанными со стремлением Иосифа сформировать у своего адресата нужные представления о Хазарии и ее границах (Галкина 2006: 328—353; 2006 а: 132—145; 2006 б: 376—390).
35
Именно славянская этимология этнонима север/северяне (*sěver(‘)ane), производного от названия страны света (*sěver, север), является наиболее обоснованной (Трубачев 2002: 386).
36
Объяснений присутствию этого названия в Х в. может быть несколько: оно могло быть связано с проживавшими в регионе потомками именьковцев, могло сохраниться как реликт и т.д.
37
Сам А.П. Смирнов, правда, датировал именьковскую культуру IV—V вв. и считал ее финно-угорской, а Рождественский могильник он относил к более позднему времени (VI—VIII вв.) и считал его независимым по отношению к ней памятником, связанным с миграцией в Среднее Поволжье славян с Левобережья Днепра. Ныне принадлежность Рождественского могильника к именьковской культуре не вызывает сомнений. И наблюдения А.П. Смирнова являются важным аргументом в пользу славянской этнической атрибуции как минимум части её носителей и их связи со славянами днепровского левобережья.
38
Намеченная П.Н. Третьяковым линия развития от зарубинецких памятников через позднезарубинецкие древности к киевской культуре, а от нее – к пеньковской и колочинской культурам нашла поддержку ряда археологов (Е.А. Горюнов, Р.В. Терпиловский, О.М. Приходнюк, А.М. Обломский и т.д.) и к настоящему времени основательно разработана.
39
Проблема выделения славян в рамках полиэтничной пшеворской культуры исследована в ряде работ И.П. Русановой и В.В. Седова: Русанова 1976: 201—215; 1990; Седов В.В. 1994: 166—200; 2002: 97—125. Итоги исследований праславянских пшеворских памятников верховий Днестра подведены в монографии Д.Н. Козака: Козак 2008.
40
Яйленко 1986: 112—113. Автор считает, что этноним балканских северян имеет другое происхождение: местное романизированное население называло нахлынувших северных варваров-славян Severi – «дикие», «страшные» (так названы славяне в хронике Феофана под 679 г.).
41
Это уже было подмечено В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым: Иванов, Топоров 2000: 428. Примеч. 41.
42
Достоверность упоминания Полоцка в русско-византийском договоре 907 г. дискуссионна. По мнению одних исследователей, перечень городов, фигурирующих в договоре, которым Византия должна была платить дань, изначально включал в себя только Киев, Чернигов и Переяславль, а упоминание Полоцка, Ростова и Любеча представляет собой позднюю вставку летописца (Греков 1953: 295; Кузьмин 1970: 127; Горский 1995: 55—56), в то время как другие оспаривают это утверждение и отстаивают достоверность всего перечня городов (Тихомиров 1956: 345; Фроянов 1996: 320—321; Алексеев 2006. Кн. 2: 4).
43
Единственное исключение, «Новъгородьци», в приведённом выше списке «словенских языков» Руси, видимо, возникло вследствие того, что в предшествующем ему списке славянских «княжений» подчёркнуто, что столица словен – Новгород. В приведённом выше летописном известии 1127 г. «Кривичи» – не «племя», а название территории,
44
Учёный обратил внимание также на летописное сообщение о победе воеводы Волчьего Хвоста над радимичами в 984 г. на р. Пищане: «Потом бытовала поговорка, укорявшая радимичей: «Пищаньци волъчья хвоста бегаютъ». В этом случае хронист расценивает пищаньцев как некую органическую часть радимичей» (Рыбаков 1982: 263—264).
Действительно, понимание Изборска как города кривичей, а кривичей как славянских насельников Псковщины стало общим местом во многих работах. См. напр.: Куза 1975: 155; Петрухин 1995: 90; Свердлов 2003: 113.
45
Действительно, понимание Изборска как города кривичей, а кривичей как славянских насельников Псковщины стало общим местом во многих работах. См. напр.: Куза 1975: 155; Петрухин 1995: 90; Свердлов 2003: 113.
46
Т.Н. Джаксон и Т.В. Рождественская констатировали, что «на сегодняшний день вопрос о возникновении топонима «Изборск» остаётся открытым. С уверенностью можно говорить только о его славянском происхождении» (Джаксон, Рождественская 1988: 229). Они же указывают, что «топонимы Isburg и Yseborg на картах Московии конца XVI – начала XVII в.», которые Д.А. Мачинский использовал как аргумент в пользу своего предположения, «вряд ли являются отражением древнего названия, а скорее транскрипцией местного звучания, сопровождаемым характерным для топонимии народно-этимологическим переосмыслением» (Джаксон, Рождественская 1988: 225).
47
Высказывалась ещё гипотеза о происхождении названия Изборск от «извор»/*jьzvorъ, «источник» (близ Изборска находятся Словенские ключи). Первоначальная форма имени города тогда должна была выглядеть как «Изворьскъ» (в псковских говорах известно чередование «б» и «в») (Мельников 1984: 71). Этой гипотезе как будто противоречит наличие других славянских «Изборсков».
48
Инфильтрация славян в Восточную Европу из Дунайского региона в этот период имела место (Седов 1999: 183—204; Щеглова 2009: 60—61), но она по своим масштабам совершенно не может претендовать на то, что эти мигранты поглотили и ассимилировали массы восточноевропейского населения.
49
Ср. замечание Е.А. Шинакова: «Нами высказывалась гипотеза о возможности существования самостоятельной, отдельной от Руси и даже противостоящей ей «государственности» на территории позднероменской культуры X в. …До конца IX в. на территории Восточной Европы на базе племенных союзов сложилось несколько «племенных» (а точнее, территориальных) княжеств или варварских государств с разной степенью развитости социальных отношений» (Шинаков 2016: 17).
50
Этим термином (Σκλαβηνία, Σκλαβυνία) именовали славянские этнополитические объединения византийские авторы. Обычно он применялся к южным славянам, с которыми преимущественно имели дело византийцы (Литаврин 2001), но византийский император Константин Багрянородный (945—959) в своём трактате «Об управлении империей» (948—952) называет славиниями и восточнославянские этнополитии: кривичей, древлян, северян, дреговичей и т.д. (Константин Багрянородный 1991: 44—45, 50—51), а также славян, соседствовавших с франками («У этого Пипина были три брата, которые господствовали над всеми Франгиями и Славиниями», Константин Багрянородный 1991: 107—109). Данное название является единственным оригинальным аутентичным обобщённым наименованием славянских этнополитических объединений в источниках (в латиноязычных источниках они обозначаются общими терминами такими, как gentes или populus), в связи с чем А.А. Горский предложил использовать его вместо кабинетного понятия «племя», применимость которого к славянским этнополитическим общностям находится под вопросом (Горский 2011: 150—154).
51
Ср. слова О.Н. Трубачева в его историко-лингвистическом очерке о вятичах: «Излагаемые в дальнейшем наши поиски и наблюдения обещают обрести характер некой апологии вятичей (если иметь в виду, что апология является в известном смысле и оправданием интереса к предмету и – прославлением его)» (Трубачев 2000: 4).
52
Поход Владимира некоторые летописи относят к 6500/992 г.: ПСРЛ. I: 122; ПСРЛ. II: 106; ПСРЛ. III: 165; 551.
53
Вполне возможно, что и сам успех киевской общины в Пищанской битве в летописном известии преувеличен и в реальности победа была более скромной. Воевода Волчий Хвост вообще любил громкие слова. После смерти Владимира он служил Святополку и накануне битвы с Ярославом Мудрым под Любечем в 1016 г., согласно рассказу, отражённому в НПЛ Начального свода, насмешливо кричал новгородцам, составлявшим большинство войск Ярослава: «Почто приидосте с хромчемь темъ (Ярослав Мудрый хромал из-за полученной раны. – М.Ж.)? А вы плотници суще; а мы приставимъ вы хоромовъ рубити» (ПСРЛ. III: 175). Однако в последовавшей затем битве киевская армия Святополка и Волчьего Хвоста была наголову разгромлена разозлёнными новгородцами и варягами Ярослава, а сам воевода-пересмешник, очевидно, погиб (в более поздних событиях он уже не упоминается). В Тверском летописном сборнике бахвальство Волчьего Хвоста осуждается: «Старъ сый, несмыслено нача ездети подле брега Днепра рекы, и укоряя Новогородци» (ПСРЛ. XV: 135).
54
Так, в начале XII в. язычники-вятичи убили монаха Кукшу, пытавшегося проповедовать им христианство: «Егоже вси изведають, како беси прогна, и вятичи крести, и дождь съ небеси сведе, и езеро изъсуши, и многа чудеса сътворивъ, и по многых муках усеченъ бысть съ учеником своим» (Патерик 2004: 372—373).
55
В свою очередь новгородский летописец, для которого, наоборот, противниками были киевляне, развернул всё на 180 градусов и дал их предкам-полянам негативную характеристику, подчеркнув их язычество: «Бяху же погане, жруще озером и кладязем и рощениемъ, якоже прочии погани» (ПСРЛ. III: 105).
56
Аналогичны суждения Д.А. Мачинского: «В последние десятилетия археологические раскопки выявляют довольно высокий уровень социально-политического и культурного развития, достигнутого населением Древлянской земли в конце IX—X вв.» (Мачинский 2009: 519).
57
Возможно, в «Поучении» Владимира Мономаха также названо одно из небольших «племен», входивших в северянский этнополитический союз. Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что Владимир Мономах дважды упоминает неких «семичей»: после одной из побед над половцами князь «а семечи и полон весь отъяхом» (ПСРЛ. I: 248); укрывшись от превосходящих половецких сил за городскими стенами, войска Владимира почти не понесли потерь «толко семцю яша одиного живого, ти смердъ неколико» (ПСРЛ. I: 248). Б.А. Рыбаков заключил: «Семичи» – типичное по своей форме племенное имя. Это, очевидно, одно из племён Северянского племенного союза, размещенное на сейме: «А друзии седоша по Десне и по Семи, и по Суле и нарекошася Север» (Рыбаков 1982: 264).
58
Подобные скопления археологических памятников удалось выделить и в рамках ареала смоленско-полоцких кривичей: восемь у полоцких и три у смоленских (Алексеев 1978).
59
По мнению Б.А. Рыбакова, можно выделить и более мелкую структурную единицу социальной организации восточных славян, археологическим маркером которой является распространение височных колец, отлитых в одной мастерской. По подсчётам учёного, у вятичей должно было быть около сотни подобных мастерских. Соответственно, «администиративную» организацию славиний можно рассматривать как трёхступенчатую: 1) группа посёлков – «сто» (район сбыта одной мастерской); 2) племя – «тысяча» – особенности погребального обряда; 3) союз племён – «тьма» – этнографическое единство (Рыбаков 1982: 264). Соответственно, трёхступенчатой была и военная организация славиний.
60
То же относится и к популярности в Прибалтике, с одной стороны, и у радимичей – с другой, таких артефактов, как шейные гривны с розеткообразными заходящимися концами и звездообразных пряжек. У колочинского и тушемлинского населения они не бытовали, соответственно, не могут рассматриваться как наследие балтского субстрата в земле радимичей.
61
Ранее догадку о важной роли жречества в жизни радимичей высказывал Е.А. Шинаков (Шинаков 2012: 50—51), но почти без аргументации, рассуждая от противного: раз, по мнению учёного, у радимичей не имели развития «вождеско»-княжеские традиции, то, соответственно, их потестарная организация могла носить религиозно-общинный характер. Спорность вывода об отсутствии у радимичей княжеской власти была продемонстрирована выше. По нашему мнению, нет оснований говорить о принципиальных различиях в социально-политической организации радимичей, вятичей и древлян. И у древлян, и у вятичей следы существования жречества также вполне отчётливы, так что едва ли в этом смысле радимичи как-то сильно отличались от своих соседей.
62
Позднее учёный писал: «Польское («от ляхов») происхождение радимичей и вятичей ничем не подтверждено. Возможно, что на летописном предании сказались какие-то воспоминания о первичной славянской колонизации, начавшейся в первые века нашей эры и шедшей с юго-запада на северо-восток, в бассейн Средней Десны, откуда в равной мере славяне зарубинецкого времени могли проникать и на радимичский Сож и на вятическую Оку. Загадочные «ляхи» могли появиться в связи с тем, что колонизационный поток шел из Среднего Поднепровья, из земли Полян, а у польских племен был значительный союз, называвшийся тоже Полянами (в бассейне Варты). Патронимическую легенду мог сочинить один из летописцев, хорошо знавший весь славянский мир» (Рыбаков 1982: 239).
63
В этой связи Г.А. Хабургаев оригинально трактует проблему интерпретации происхождения радимичей «от ляхов»: «Радимичи ниоткуда не «приходили» и были… аборигенами Посожья!.. Местное дославянское население оформилось в начале нашей эры при участии зарубинецких племён и, судя по гидронимии Посожья, могло быть носителем диалекта голядско-ятвяжского типа. Последнее обстоятельство было достаточным основанием для летописного сопоставления носителей посожских говоров с пограничным населением Лядьской земли, например ятвягами» (Хабургаев 1978: 143). Иначе как домыслами назвать данные рассуждения невозможно.
64
С лендзянами Константина Багрянородного в историографии часто сближаются упоминаемые в «Баварском географе» и также надежно не локализуемые lendizi (лендицы или лендичи; Немецкие источники 1993: 13—14), хотя вопрос о том, идет ли в этих двух источниках речь об одном «племени» или о разных, открыт и должен рассматриваться отдельно. Повторяемость этнонимов в разных частях славянщины – характерная черта славянской этнонимии. Обращает на себя внимание другое суффиксальное оформление этнонима в «Баварском географе», нежели у Константина Багрянородного.
65
«Сериваны – это королевство столь [велико], что из него произошли все славянские народы и ведут, по их словам, [свое] начало» (Немецкие источники 1993: 14).
66
«Из этих племен одно имело прежде в древности власть (над ними), его царя называли Маджак, а само племя называлось Валинана. Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена, ибо (верховная) власть была у него и прочие цари ему повиновались» (Гаркави 1870: 135—136); «славяне составляют многие племена и многочисленные роды; эта книга наша не входит в описание их племен и распределение их родов. Мы уже выше рассказали про царя, коему повиновались, в прежнее время, остальные цари их, то есть Маджак, царь Валинаны, которое племя есть одно из коренных племен славянских, оно почитается между их племенами и имело превосходство между ними. Впоследствии же пошли раздоры между их племенами, порядок их был нарушен, они разделились на отдельные колена и каждое племя избрало себе царя, как мы уже говорили об их царях, по причинам, описание коих слишком длинно» (Гаркави 1870: 137—138).
67
Имя волыняне образовано подобно таким славянским этнонимам, как поляне («жители окультуренных земель»), древляне («жители лесной местности») и т.д. – от местности проживания. Волыняне – «жители низины/долины/равнины» от слав. *vоlynъ/ь – «долина/равнина/низина» (Трубачев 1994: 13—14).
68
В краткой редакции перечисления поволжских народов нет, сказано просто про «девять народов, которые не поддаются точному распознанию и которым нет числа» (Коковцов 1932: 81).
69
Существует гипотеза, согласно которой основа текста тридцать седьмой главы «Об управлении империей» должна быть датирована не серединой, а началом Х в. (Howard-Johnston 2000). Если это так, то ее данные хронологически совпадают с известием ПВЛ об обложении Олегом данью радимичей.
70
Недавно его попытался обосновать А.С. Щавелев (Щавелев 2014). Автор сам понимает, что «идентификация Λενζανηνοι/Λενζενίνοι с днепровскими полянами как будто не оставляет в таком случае места в Поднепровье для самой «Росии», но пытается отвести возникающие затруднения ссылкой на работу А.В. Назаренко, который предположил, что «только сам Киев и, возможно, его ближайшие окрестности составляли «внутреннюю Русь», где «находилась резиденция архонтов Руси in соrроrе» (Щавелев 2014: 426. Ср.: Назаренко 2009а: 422). Но ведь именно Киев и его окрестности – это и есть ареал полян. Летописи четко указывают, что Киев – город полян, а править Киевом равнозначно тому, чтобы править полянами (ПСРЛ. I: 9, 20—21; ПСРЛ. II: 7, 15; ПСРЛ. III: 105, 106). Соответственно, территориальное разграничение летописных полян, с одной стороны, и «росов» Константина Багрянородного – с другой, невозможно. Они находятся на одной и той же территории. А.С. Щавелев обращает внимание на то, что «Славяне сплавляют моноксилы в Днепр… не по рекам (ό ποταμός), а по каким-то «водоемам»: в тексте использовано греческое слово ή λίμνη, которое обозначает «стоячую воду», «озеро», «болото», иногда «искусственное озеро», «канал», «бухту». Получается, что моноксилы переправляются в Днепр не по относительно большим рекам-притокам, а по самым мелким протокам его гидрографической сети, по-видимому, старицам, рукавам, затопленным оврагам и др., которые как раз становятся судоходны в половодье. Это приводит нас к мысли, что и кривичи (это достоверно известно), и лендзяне живут непосредственно на Днепре». Данное наблюдение никак не противоречит отождествлению лендзян с радимичами, поскольку радимичские земли широкой полосой выходили к Днепру (см. карту радимичских памятников: Богомольников 2004: 202).
71
Возможна и иная хронологическая интерпретация данных о лендзянах, сообщаемых в трактате «Об управлении империей». Если верна гипотеза, согласно которой основа текста тридцать седьмой главы должна быть датирована не серединой, а началом Х века (Howard-Johnston 2000), то о даннической зависимости лендзян-радимичей от киевских русов следует говорить применительно к этому времени, что совпадает с рассказом ПВЛ о наложении на них дани Олегом, а отсутствие их в рассказе о полюдье можно интерпретировать таким образом, что в середине Х в. они освободились от киевской зависимости, которая была восстановлена только Владимиром в 984 г.
72
Мы считаем убедительной датировку начала древнерусского летописания концом Х в. (Л.В. Черепнин, Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров, А.Г. Кузьмин и т.д.). При этом отдельные славянские этнополитические союзы как реальность существовали и позднее – вплоть до XI, а то и до XII вв. (вятичи).
73
Большинство историков понимало их именно как некую славянскую «догосударственную» знать. Историографический обзор см.: Фроянов 1999: 89—95.
74
Взгляды Г. Ловмянского и А.Н. Насонова нашли ныне поддержку П.В. Лукина, хотя работа первого осталась ему неизвестна и в качестве своего историографического предшественника он называет только А.Н. Насонова: Лукин 2010.
75
В поздних источниках личность Гостомысла начала обрастать легендарными сведениями.
76
См. также дополнительную аргументацию Б.А. Рыбакова в пользу существования Новгородской летописи середины XI в., связанной, по всей видимости, с личностью новгородского посадника Остромира: Рыбаков 1956; 1963: 193—206.
77
В этой связи интересно, что, по подсчётам А.М. Микляева, в Приильменье насчитывается несколько десятков топонимов с -гост-, -гощ, которые могут относиться к эпохе расселения здесь славян: Микляев 1984. См. также: Васильев 2012: 156—200.
78
О том же говорит характерный оборот, встречающийся в Ефремовской кормчей: «Градский людский закон» (Завадская 1978: 103).
79
Здесь мы не рассматриваем специально проблему генезиса древнерусского института старост и его возможной связи с догосударственной эпохой. Вполне возможно, что древнерусские старосты – наследники архаичной знати более низкого уровня, чем правители славянских этнополитий, такой, как упомянутая в летописи под 1024 г. старая чадь
80
Вместе с тем мнение Л.Т. Мирончикова о том, что старцы градские были именно языческими жрецами, входившими в состав древнерусской элиты (Мирончиков 1969: 4, 6, 7, 22), представляется преувеличивающим их сакральные функции.
81
Также в ПВЛ и НПЛ сохранилось еще одно любопытное известие, показывающее возможный путь нейтрализации знати славянских этнополитий через пополнение за ее счет рядов монашества и книжников. В рассказе о крещении Руси они сообщают о том, что Владимир начал отдавать детей нарочитой чади на «ученье книжное» (ПСРЛ. I: 118—119; ПСРЛ. II: 103; ПСРЛ. III: 157), причем родители плакали по ним как по мертвым, что указывает на то, что им предстояло стать монахами. Учитывая то, что в 1024 г. летопись называет старой чадью славянскую «региональную» знать, можно полагать, что и в этом известии фигурирует она же.
82
Несколько иная редакция этого сообщения содержится в НIVЛ: ПСРЛ. IV. Часть I: 111—112.
83
Франки вообще нередко принимали титул «каган» за имя. Так, в «Хронике Фредегара» читаем об аварах: «…regem eorum gagano» – «король их (по имени) хаган» (Fred. IV. 48).
84
А.В. Назаренко, пытаясь дискредитировать позицию М.Б. Свердлова и других своих оппонентов, пишет, что будто бы выводы о том, что «росы» и «свеоны» Бертинских анналов – это разные народы, «порочны и методически, так как диктуются априорным (или, если угодно, общетеоретическим) нежеланием признать ведущую или хотя бы активную роль скандинавского этнического компонента в становлении государственности на Руси» (Назаренко 2012: 16. Примеч. 8). Эти слова с полным основанием могут быть переадресованы самому А.В. Назаренко, позиция которого диктуется априорным (или, если угодно, общетеоретическим) желанием признать ведущую или хотя бы активную роль скандинавского этнического компонента в становлении государственности на Руси. Жаль, что сугубо научные вопросы происхождения руси становятся под пером некоторых авторов объектом некорректных выпадов, в то время как во главу угла должно быть поставлено объективное понимание источников.
85
В связи с тем, что обе концепции имеют под собой достаточную аргументацию и дискуссия между их сторонниками заходила в тупик, В.А. Брим сделал вывод о возможности существования соответствующих омонимичных имен как на юго-востоке Европы, так и в Балтийском регионе, которые впоследствии контаминировались (Брим 1923). Данная гипотеза с теми или иными вариациями встретила в разное время поддержку ряда ученых (Е.А. Рыдзевская, Б.Д. Греков, М.Я. Сюзюмов, А.П. Новосельцев) и была принята М.Б. Свердловым (Свердлов 2003: 92—95; 2011: 578—584. Там же см. историографию вопроса) и А.А. Горским (Горский 2004: 43—46). Основательно развил ее в своих работах А.Г. Кузьмин (Кузьмин 2003: 242—313).
86
«Не менее ста лет (с середины VIII до середины IX в.) архаическое раннегородское поселение в Ладоге не имело укреплений и располагалось вокруг гавани, первоначально образованной несколькими (ныне исчезнувшими подземляными напластованиями и фортификацией ладожских оборонительных сооружений) речными рукавами Ладожки/Елены» (Лебедев 2005: 450). Укрепления, причем каменные, в Ладоге возводятся только в конце IX в. (Кирпичников 1984: 23—42).
87
Невозможно точно сказать, был ли Д.Т. Березовец знаком с вышедшей в США работой Г.В. Вернадского. Ссылок на нее у него нет. Но это может объясняться как незнанием о ней, так и невозможностью для советского ученого позитивного упоминания о работе «антисоветского» историка-эмигранта.
88
Большинство современных ученых, разбирающих вопрос о «Причерноморской Руси», согласны с Д.Л. Талисом в том, что ее изначальную этническую основу составлял ираноязычный (или, по О.Н. Трубачеву, близкий ему индоарийский) элемент, к которому в период формирования Тмутараканского княжества присоединились славяне и варяги. Современное рассмотрение круга вопросов, связанных с «Причерноморской Русью», см.: Кузьмин 2003: 243—267; Радомский 2004; Трубачев 2005: 131—188; Королев 2006: 88—102.
89
Публикаторы одной из работ Д.Т. Березовца о русах уже отметили сходство его гипотезы с гипотезой В.В. Седова: Приймак, Примак 1999: 351—354.
90
Приходится с сожалением констатировать, что со стороны некоторых сторонников взгляда на салтовских аланов как на составную часть Хазарского каганата, а на русов как на варягов (скандинавов), реакция на работы Е.С. Галкиной имела совершенно неадекватный характер. Вместо серьезного обсуждения концепции и ее аргументации последовали ругань и шельмование (Коновалова 2003; Комар 2010: 185—196). Более предметный и аргументированный, хоть и критический, характер имеют рецензии Д.Е. Мишина (Мишин 2003: 93—96), К.Г. Самойлова (Самойлов 2006) и А.Н. Севастьянова (Севастьянов 2013: 227—237). Положительно работы Е.С. Галкиной оценили А.В. Журавель (Журавель 2004), автор этих строк (Жих 2009: 147—157) и А.А. Карпенко (Карпенко 2016: 89—94; 185—192).
91
Реконструировавший текст Троицкой летописи М.Д. Присёлков отмечал: «Чеботарев-Черепанов указывают: в Т. (в Троицкой. – М. Ж.) рукописи к слову Рюрик прибавлено «сѣде Новѣгородѣ». Карамзин (т. I, примеч. 278) указывает: в Пушкин… (в Лаврентьевском списке. – М. Ж.) название места, где княжил Рюрик, пропущено; в Троицком (что достойно замечания) также; но вверху приписано, над именем Рюрика, Новг… Миллер, исправляя печатный текст К (Кенигсбергского и Радзивилловского списков. – М. Ж.), прямо после слова Рюрикъ пишет: а другии Синеоусъ… Очевидно, приписка Новг. – другою рукою» (Присёлков 2002: 58. Примеч. 3).
92
Шахматов 2002: 23—31; 2003: 6—8, 31—70, 175—184, 380—412, 428—464. Гипотеза А.А. Шахматова о Начальном своде была принята многими летописеведами: Присёлков 1996: 70—73; Лихачёв 1947: 36—39; Насонов 1969: 53—57; Творогов 1976: 3—26; Толочко 2003: 47—53. С другой стороны, она оспаривалась как некоторыми современниками А.А. Шахматова (см., напр.: Истрин 1923: 45—102; 1924: 207—251), так и периодически в последующей историографии (см., напр.: Кузьмин 1977: 85—110; Алешковский 2015: 76—99). Ныне против гипотезы о существовании Начального свода активно выступают А.П. Толочко (Толочко 2015: 20—34, 40—43) и Т.Л. Вилкул (Вилкул 2003: 5—35; 2015). По мнению этих исследователей, первым русским летописным сводом была именно ПВЛ, написанная Сильвестром, а начальная часть НПЛ представляет собой её вторичное переработанное сокращение. Полемизирует с критиками А.А. Шахматова и отстаивает гипотезу Начального свода, внося в неё определённые модификации, А.А. Гиппиус (Гиппиус 2001: 147—181; 2012: 36—62).
93
О трёх редакциях ПВЛ см.: Шахматов 2003: 103—136, 528—554; Присёлков 1996: 48—49. В дальнейшем среди исследователей истории летописания не было единства по вопросам о том, кого считать автором основного текста ПВЛ (Нестора или Сильвестра) и сколько редакций отражено в дошедших до нас летописных списках. Так, например, согласно А.Г. Кузьмину, автором основного текста ПВЛ был Сильвестр, имя которого читается в статье 6618 (1110) г. Лаврентьевской летописи, он же, по мнению учёного, и есть «ученик Феодосия», упомянутый в статье 6599 (1091) г. (Кузьмин 1977: 155—183). В качестве примера противоположной позиции приведём суждение П.П. Толочко, согласно которому Сильвестр был не редактором, а просто переписчиком летописи и существовало только две редакции ПВЛ: «Несторова» и редакция 1118 г. (Толочко 2003: 76—80). В свою очередь, Л. Мюллер (Мюллер 2000: 165—182) и О.В. Творогов (Творогов 1997: 203—209) считают, что не существовало редакции 1118 г., как её понимал Шахматов. Но как бы ни решался вопрос о количестве (две или три) и авторстве редакций ПВЛ, общий вывод А.А. Шахматова, согласно которому текст протографа Лаврентьевского и Троицкого списков оказывается в целом, с точки зрения истории текста ПВЛ, предшествующим тексту протографа Ипатьевского и Хлебниковского списков, на наш взгляд, является убедительно обоснованным. Новое обстоятельное рассмотрение вопроса о редакциях ПВЛ см.: Гиппиус 2007а: 20—44; 2008: 3—24.
94
В новейшей историографии отстаивают идею о первичности «ладожской» версии при помощи рассуждений, близких к позиции С.А. Бугославского и Л. Мюллера, Д.А. Добровольский (Добровольский 2008: 25—26) и Д. Островский (Ostrowski 2008: 47—48).
95
В.В. Мавродин отмечал, что даже в самом Киеве были две «могилы Олега»: на Щековице и у Жидовских ворот. По мнению учёного, «этот разнобой объясняется, возможно, тем, что «могила» означала «памятник» и представляла собой холм (могила в смысле «гора», «холм», «насыпь»), насыпаемый во время тризны в честь умершего» (Мавродин 1945: 235). Таких «могил» могло быть несколько.
96
Ход рассуждений М.Б. Свердлова повторил В.Я. Петрухин: «С точки зрения лингвистики «новгородская» редакция (или редакция Начального свода в реконструкции А.А. Шахматова), согласно которой Рюрик сел в Новгороде, является более архаичной, что, впрочем, не отменяет гипотезы о большей исторической достоверности «ладожского» варианта» (Петрухин 2014: 114. Примеч. 90).
97
Нет оснований доверять и варианту, приводимому Снорри Стурлусоном, согласно которому Ладогу (Альдейгьюборг) пожаловала Рёгнвальду Ульвссону жена Ярослава Мудрого Ингигерда (Снорри Стурлусон 1980: 235).
98
Первое (если не считать пассажа об Олеговой могиле) упоминание Ладоги в НПЛ находится под 6613 (1105) г. и сообщает, что новгородцы «того же лѣта идоша в Ладогу на воину» (ПСРЛ. III: 19, 203). Краткость сообщения не позволяет дать его однозначную интерпретацию, неясно даже, идут ли новгородцы на помощь Ладоге против какого-то внешнего врага, или же речь идёт о походе новгородцев на саму Ладогу (например, с целью поставить её под контроль Новгорода или помешать выходу из-под новгородской власти).
99
Существуют и другие места, сближающие НПЛ с Лаврентьевской летописью, но иначе читающиеся в Ипатьевской летописи. Таковы, например, как заметил А.Г. Кузьмин, летописные статьи 1054 и 1063 гг. (Кузьмин 1977: 91—92).
100
Не претендуя в данной, посвящённой конкретному вопросу главе на разрешение сложного вопроса о соотношении текстов ПВЛ и начальной части НПЛ в целом (которое, возможно, вообще не решается прямолинейно в сторону непременной «первичности» одной из них как таковой на всём пространстве сопоставимого текста), констатируем, что текст Сказания о призвании варягов, читающийся в НПЛ, безусловно, в текстологическом отношении первичен относительно вариантов, содержащихся во всех известных списках ПВЛ, что наглядно показывает сопоставление в Таблице 2.
101
К.Н. Бестужев-Рюмин (Бестужев-Рюмин 1868: 4—6) и А.А. Шахматов (Шахматов 2003: 530—531) выдвинули гипотезу, поддержанную М.Д. Присёлковым (Присёлков 1996: 49), А.Н. Насоновым (Насонов 1969: 61) и рядом других исследователей, согласно которой этому же летописцу принадлежит также статья (или её часть), читающаяся в ПВЛ под 6604 (1096) г., в которой некий летописец рассказывает о своей беседе с новгородцем Гюрятой Роговичем и воспроизводит его рассказ о «немой» торговле новгородцев с некими северными племенами, которых отождествляет с людьми, по легенде (ссылаясь на её вариант в «Откровении Мефодия Патарского»), запертыми в горах Александром Македонским (ПСРЛ. I: 234—235; II: 224—225). В обеих статьях повествование ведётся от первого лица и связано с северными городами (в одном случае с Ладогой, в другом – с Новгородом), в обеих статьях упомянуты северные народы (югра и самоядь), в обеих статьях есть ссылки на переводные источники (в одном случае на Хронограф, в другом – на «Откровение Мефодия Патарского»). Другими исследователями эти доказательства принадлежности статей 1096 и 1114 гг. одному лицу оспариваются (Данилевский 2010: 7—16; Вилкул 2017: 229—247). А.А. Гиппиус, напротив, поддерживает гипотезу о принадлежности этих двух летописных статей руке одного человека и приводит в её пользу новые аргументы (Гиппиус 2007а: 33—36; 2015: 251—264). Ввиду своей сложности вопрос о соотношении летописных статей 1096 и 1114 гг. должен рассматриваться отдельно. Для нашей темы достаточно того, что один из авторов текста протографа Ипатьевского и Хлебниковского летописных списков, безусловно, был в Ладоге, о чём рассказал в статье 1114 г., и, соответственно, имел возможность узнать местную «ладожскую» версию вокняжения Рюрика.
102
В Новгородской I летописи ситуация иная – там Ладога упоминается в 23 погодных статьях: ПСРЛ. III: 662 (Указатель географических названий и этнонимов).
103
В дальнейшем в Ипатьевской летописи она будет упомянута всего один раз: ПСРЛ. II: XL (Географический указатель).
104
«В начальной части, охватывающей материал до XIII века, Густынская летопись близка к Ипатьевской, но более кратка» (Кучкин, Муравьёва 2003: 3).
105
А.А. Шахматов констатировал: «В Летописце русских царей (другое название Летописца Переяславля-Суздальского. – М.Ж.), в его Повести временных лет найдётся ряд чтений, сходных с Ипатьевской летописью и отличающихся от чтений Лаврентьевской и Радзивилловской. Имея же в виду, что известия 1137 и 1143 гг. тождественны с соответствующими известиями Ипатьевской, мы с уверенностью можем предполагать существование общего источника для Ипатьевской летописи и Летописца русских царей» (Шахматов 2011: 127).
106
Т.Л. Вилкул в одном из примечаний упомянула варианты варяжской легенды в Львовской летописи и Владимирском летописце (Вилкул 2008: 272. Примеч. 3), но не придала им никакого значения и никак не использовала в своём текстологическом анализе.
107
Дальше начинаются серьёзные разногласия: по мнению одних учёных, летописные варяги – выходцы из района южного побережья Балтийского моря (см., напр.: Кузьмин 2003: 187—241; Меркулов 2005; Фомин 2005; 2008; 2009: 107—125; Азбелев 2007: 61—86; Грот 2009: 132—154; Пауль 2016: 480—486; Романчук 2013: 283—299; 2017: 245—255), по мнению других – выходцы из Скандинавии (см., напр.: Носов 1999: 151—163; Лебедев 2005; Клейн 2009; Мельникова 2011; Петрухин 2014: 137—209; Николаев 2017: 7—54).
108
Укрепления, причём каменные, в Ладоге возводятся только в эпоху Вещего Олега (Кирпичников 1984: 23—42), т.е. в совершенно другом историческом контексте, когда Любшанская крепость уже не функционировала (была разрушена в результате нападения со стороны Балтики?), а Древнерусскому государству требовался защитный рубеж на севере. Возможно, Олег лично курировал строительство стратегически важной крепости, с чем связано сообщение НПЛ о посещении им Ладоги (ПСРЛ. III: 109). Политическая роль Ладоги в этот период, видимо, существенно возрастает.
109
Относительно новые примеры подобных построений: Цукерман 2001: 59—69; Мачинский 2002: 5—35; 2009: 492—501. Ср. основанный на реальных фактах вывод В.В. Седова: «Набеги норманнов (во второй половине VIII – первых десятилетиях IX в. – М.Ж.) в глубь лесных земель славянских племён, грабежи и сборы дани представляются нереальными» (Седов 1999а: 112).
110
Что касается летописного рассказа о дани, взимаемой варягами со словен, кривичей, чуди и мери, то отражённая в нём ситуация сложилась, видимо, лишь непосредственно накануне «призвания» Рюрика (Седов 1999а: 116—117). Отметим также, что само варяжское сказание построено по принципу литературной антитезы: «хороший» варяг Рюрик, обеспечивающий мир и правду, противопоставляется «плохим» варягам, творившим насилие в землях словен и их союзников.
111
Память о подобной практике сохранилась в былинах: «По былинам, спасённый Ильёй город предлагает ему быть воеводой (или князем) и «суды судить да ряды рядить» (или суды «судить все правильно»)» (Рыдзевская 1978: 166).
112
Существует основанная на сопоставлении летописной традиции о новгородском старейшине Гостомысле, франкских источников, сообщающих об ободритском правителе Gostomuizli (Gestimulus, Gostomuizli), и известной по выпискам В.Н. Татищева Иоакимовской летописи гипотеза, согласно которой Рюрик получил власть в Новгороде согласно матрилатеральной традиции, будучи по женской линии потомком местного княжеского рода: Азбелев 2007: 61—86; 2010: 598—618; Грот 2009: 132—154; 2010: 324—355.
113
О Рюрике как правителе и возможностях его исторической идентификации см.: Беляев 1929: 215—270; Ловмянский 1963: 221—249; Касиков, Касиков 1990: 98—109; Фроянов 1991: 3—15; 1992: 75—106; 2015: 103—140; Яманов 2002: 127—136; Свердлов 2003: 105—127; Кузьмин 2003: 187—241; Фомин 2005: 422—473; 2009: 107—125; Лебедев 2005: 527—533; Меркулов 2005; 2012: 64—67; 2015: 54—74; 2007: 61—86; 2009: 132—154; Мельникова 2011: 15—298, 421—448; Пчелов 2010; Цветков 2012; Горский 2008: 55—59; 2012: 6—23; Войтович 2013: 6—41; Пауль 2016: 480—486; Петрухин 2014: 137—186; Серяков 2016: 169—199.
114
При этом основную массу жителей поселения по-прежнему составляли словене. Е.Н. Носов констатирует, что хлебные печи, найденные на Городище, «можно рассматривать как этнографическую черту славянского населения», а «наиболее массовый материал с поселения – лепная керамика… в целом может быть охарактеризована как керамика культуры сопок. Есть только один фрагмент сосуда, который может быть атрибутирован как скандинавский по происхождению. Раннегончарная керамика также типична для славянских памятников района, и среди неё всё отчётливее выступают черты западнославянской керамической традиции» (Носов 2012: 114).
115
Не исключено, что именно о нем идет речь в поздних летописных легендах о городе Словенске – предшественнике Новгорода, которые помнили, что Новгороду предшествовал некий иной городской центр: Гиляров 1878: 21.
116
На данный момент, по нашему мнению, уверенно можно говорить о том, что НПЛ содержит как минимум отдельные места, отражающие текст летописи более ранней и более краткой, чем ПВЛ. Вопрос о том, была ли эта летопись тем Начальным сводом, как его понимали А.А. Шахматов и М.Д. Присёлков, или представляла собой что-то другое, остаётся за рамками настоящей статьи.
117
Он же, возможно, Хордаб/Джерваб, город славян, упоминаемый в восточных источниках (Рыбаков 1982: 261).
118
Недавно вышла статья А.С. Кибиня (Кибинь 2017: 44—58), предпринявшего попытку обосновать старое предположение Ф. Вестберга, согласно которому под «баснословным общим царем славян и немцев» Маджком следует понимать библейского Мешеха (Вестберг 1903: 60). Данное предположение, на наш взгляд, не выдерживает критики: в сообщении ал-Мас’уди о Маджке и В.линана нет никаких библейских отсылок, отсутствуют намёки на контекст, в котором в Библии упоминается Мешех. Несмотря на все старания, А.С. Кибинь не смог привести ни примеров наименования Мешеха в арабской литературе формой, близкой к
119
Аналогичны суждения Д.А. Мачинского: «В последние десятилетия археологические раскопки выявляют довольно высокий уровень социально-политического и культурного развития, достигнутого населением Древлянской земли в конце IX—X вв.» (Мачинский 2009: 519).
120
Ср. вывод В.А. Кучкина о Русской земле на юго-востоке славянского мира, появление которой «можно относить к IX в.», как о территориально-политическом государственном образовании, на землях которого «расселялись поляне, волыняне, частично древляне и северяне» (Кучкин 2003: 72). Связывать формирование «Русской земли» с варягами как делают некоторые авторы (см., напр.: Петрухин 1995: 98—101; 2014: 121, 268; Пузанов 2107: 267—268), невозможно, поскольку ни в одном другом регионе Восточной Европы, где присутствуют варяги, причём присутствуют существенно раньше, чем в Среднем Поднепровье (Ладога, Городище, Верхнее Поволжье, Гнездово), никакой «руси» или «Русской земли» источникам неизвестно.
121
Также, возможно, и у северян, но об их борьбе с Киевом в письменных источниках данных почти нет.
122
Ср. слова ПВЛ о том, что воины Олега «прозвались» русью, только попав в Киев: «[И] бѣша оу него (у Олега – М.Ж.) варязи и словѣни и прочи прозвашася русью» (ПСРЛ. I: 23; ПСРЛ. II: 17); в НПЛ (Начальном своде?): «И бѣша у него (у Игоря. – М.Ж.) варязи мужи Словенѣ и оттолѣ прочии прозвашася Русью» (ПСРЛ. III: 107, 434, 514).
123
Любопытное разночтение относительно судьбы древлянских старейшин дает Ипатьевская летопись, согласно которой Ольга «старейшины же города ижьже» (ПСРЛ. II: 48), что, по мнению И.Я. Фроянова, может свидетельствовать о ритуальном сожжении (Фроянов 1995: 80).
124
Их выделил М.Б. Свердлов (Свердлов 2003: 183—184). Мы принимаем это разделение и используем его в дальнейшем анализе.
125
Подробный историографический обзор до середины 90-х гг. см.: Фроянов 1996: 394—406, 412—421. Наличие это обзора делает излишним полное рассмотрение в данной статье историографии всех аспектов проблемы реформаторской деятельности Ольги, поэтому мы останавливаемся лишь на нескольких узловых для нашей темы моментах. Другие историографические обзоры см.: Свердлов 1983: 62—64; 2003: 182—195; Платонова 2012: 329—340.
126
Впоследствии киевское правительство часто практиковало подобные переселения, преследовавшие его организационно-политические цели (Шинаков 2006: 122—146).
127
О погостах в Новгородской земле см.: Насонов 2002: 85—105. Проблема дальнейшей эволюции погостной системы остаётся за рамками нашей статьи (о ней см.: Платонова 2012: 328—388). Мы рассматриваем только их появление и начальный этап развития (середина X – начало XI в.).
128
Кроме Ольжичей у Ольги были и другие владения. Так, например, есть известие о принадлежности ей Вышгорода (ПСРЛ. I: 60; ПСРЛ. II: 48; ПСРЛ. III: 113), информация и о владении Ольгой селом Будутином (ПСРЛ. IX: 35). Сомневаться в достоверности этих известий, равно как и отрицать связь Ольги с Ольжичами, нет оснований (Свердлов 2003: 194—195).
129
Впервые отождествление погостов с поселениями гнездовского типа было предложено В.Я. Петрухиным в совместной статье с Т.А. Пушкиной (Петрухин, Пушкина 1979: 100—112), но в дальнейшем Т.А. Пушкина изменила свою позицию и ныне рассматривает Гнёздово не как погост, а в качестве раннегородского центра (Ениосова, Пушкина 2016: 264), поскольку «рассматривать Гнёздово в качестве военного лагеря, а гнёздовские курганы в качестве дружинного кладбища невозможно. Этому противоречат не только подсчеты, сделанные на основе гендерных соотношений популяции, оставившей гнёздовский некрополь, в которой примерно равным количеством представлены мужчины, женщины, дети, но и общий характер материалов, полученных в результате раскопок поселения» (Ениосова, Пушкина 2016: 262).
130
Для Гнёздова была характерна оторванность от кривичской округи (Нефёдов 2012: 271, 281—284; Ениосова, Пушкина 2016: 264).
131
Нельзя исключать, что изначальное значение понятия погост могло быть именно таковым, как считает И.Я. Фроянов, однако в таком случае его следует существенно сдвинуть вниз – в праславянскую эпоху, так как слово гость, от которого, вероятно, происходит погост, является общеславянским (Шанский, Иванов, Шанская 1971: 112).
132
А не финно-угры, как утверждает, опираясь на «заведомо устаревшие мнения» (Свердлов 2003: 191) И.Я. Фроянов (см.: Фроянов 1996: 424. Примеч. 578; 1999: 236. Примеч. 1, 2).
133
Археологические материалы фиксируют совместное проживание славян и финно-угров в ряде населенных пунктов, в частности в самом Новгороде (см.: Носов 1990а: 47—57). Славяне и финно-угры севера Восточной Европы неоднократно действовали совместно, видимо, входя в состав единого политического объединения, что мы хорошо знаем из летописи (ПВЛ 2007: 12, 13, 14, 16). Все это свидетельствует о наличии непосредственных активных контактов между славянами и финнами (см. также: Седов 1999а: 111—137).
134
При этом взгляд учёного на становища и ловища как на сакральные объекты остался неизменным (Фроянов 2015: 173—174).
135
Не только славянские «племенные» элиты громились Ольгой в рамках предпринятых ею централизаторских мер. Если договор Руси с Византией 944 г. был заключён от имени киевского князя и прочей «княжии», представлявшей собой представителей правящего рода (Назаренко 2009), то в договоре 971 г. никаких упоминаний о них нет (на это обратил внимание ещё С.В. Бахрушин: Бахрушин 1937: 93). Летописи XI—XIII вв. решительно не знают никаких представителей боковых ветвей Рюриковичей. Весь разветвлённый в середине Х в. род, за исключением «центральной» ветви, как в воду канул. Куда же делись все эти люди? Практически несомненным представляется вывод, что они были уничтожены между 944 и 971 гг., т.е. при Ольге и Святославе. Возможно, спусковым крючком произошедшей «зачистки» был отказ мужчин, родственников Игоря, признавать верховную власть женщины. Что-то подобное происходило почти везде на этапе консолидации «варварских» государств, вспомним хотя бы хрестоматийный пример с королём франков Хлодвигом, методично истреблявшим свою родню (Григорий Турский 1987: 59).
136
Основание Новгорода киевскими князьями в качестве своего опорного пункта на севере Руси предполагал Б.А. Рыбаков (Рыбаков 1982: 293, 309), но ученый связывал это с необходимостью защиты Северной Руси от атак со стороны Балтики и считал крепостью-заставой, а создание его датировал IX в. – временем более ранним, чем то, которое ныне установлено археологами (середина Х в.).
137
Также с деятельностью Ольги на Новгородчине можно связывать создание таких опорных киевских центров, как Передольский погост («Городок на Луге») и погост в районе современного села Любытино при впадении реки Белой в Мсту (Карпов 2009: 116—117).
138
По всей видимости, она принадлежала к «знатному кривичскому, словенскому, варяжскому или даже финно-угорскому роду, влияние которого распространялось на Новгород и Псков, то есть вообще на русский Северо-Запад» (Королев 2000: 132; 2002: 123). Не исключено, что ее брак с Игорем носил политический характер и был направлен на закрепление союзных отношений между севером и югом Руси. Вероятно, именно эти обстоятельства и привели к тому, что Ольга заметно выделялась среди «других жен Игоря, которые, вероятно, в традициях того времени, у него были» (Королев 2000: 132; 2002: 123) и после его смерти возглавила страну, а наследником власти Игоря стал именно её сын.
139
Версия о том, что под именем «Немогард» здесь следует понимать не Новгород, а какой-то другой город Северной Руси, например Ладогу – «Невогород»/«город на озере Нево» (Кирпичников 1988: 55), лишена оснований. Во-первых, ни в каких древнерусских источниках Ладога не называется «Невогород». Само существование подобного названия является, таким образом, сугубо гипотетическим. Во-вторых, никогда впоследствии князья Рюриковичи не имели особого «стола» в Ладоге, которая всегда считалась частью новгородской волости, где, соответственно, правил новгородский князь. В-третьих, по всей видимости, такая иерархия политических центров Северной Руси стала складываться еще в предшествующие времена – уже при Рюрике и Олеге Вещем, «столицей» которых было, по всей видимости, именно Городище (см. второй параграф данной статьи), по отношению к которому Ладога занимала подчиненное положение. Новгород унаследовал столичные функции своего предшественника, в том числе и его «старейшинство» относительно Ладоги.
140
Из того, что Константин Багрянородный ничего не говорит о гибели Игоря, нельзя автоматически заключать, что данный фрагмент отражает ту ситуацию, которая существовала еще при жизни князя, а не после его смерти, о которой император мог просто не упомянуть или не знать. Посадить сына на Новгородский стол вполне могла сама Ольга в ходе своей поездки в Новгородскую землю. Судя по летописной легенде о символическом участии малолетнего Святослава в битве с древлянами, на момент гибели отца он находился в Киеве. Если всё же допустить, что этот пассаж отражает ситуацию, сложившуюся еще при жизни Игоря, это никак не противоречит нашей гипотезе, так как централизаторская политика Киева могла начаться при Игоре. Возможно и то, что уже при нем был создан и новый центр политической власти на севере Руси (или Святослав мог сидеть на Городище?). Деятельность Ольги в таком случае закрепляла и развивала достигнутые её мужем результаты.
141
Такой же была судьба и остальных созданных Киевом в землях восточнославянских этнополитических объединений опорных пунктов. По мере их роста и развития, по мере упадка тех центров, в противовес которым они создавались, по мере складывания городских общин и структурирования вокруг них городовых волостей все они начинают проявлять сепаратистские тенденции, которые в итоге погубят единство Киевской Руси и приведут к ее распаду на отдельные земли.
142
Прямо Добрыня не назван «посадником», но из того, что в период киевского княжения Ярополка город управлялся именно посадниками (ПСРЛ. I: 75; ПСРЛ. II: 63; ПСРЛ. III: 125), можно сделать вывод, что и Добрыня, управлявший городом в период киевского княжения Владимира (по крайней мере на первом его этапе – до того, как Владимир стал сажать в Новгород своих сыновей), был именно посадником.
143
Парадокс в том, что Новгород, не раз завоевывавший Киев, все время оказывался в зависимости от последнего.
144
Точнее, посадником – наместником Киева и его князя. Для этого времени князья, сажаемые в Новгород из Киева, фактически и были его посадниками. Нам неизвестно для времени до 80-х гг. XI в. того, чтобы князь управлял Новгородом одновременно с посадником (Янин 2003: 65—78).
145
Мы считаем убедительно доказанной датировку начала древнерусского летописания как постоянного явления концом Х в. (Л.В. Черепнин, Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров, А.Г. Кузьмин). При этом отдельные славянские этнополитические союзы как реальность существовали и позднее – вплоть до XI, а то и до XII вв. (вятичи).
146
Вопрос о соотношении этого рассказа в ПВЛ и НПЛ сложен. По ряду признаков (например, в ПВЛ указана явно фантастическая численность новгородского войска) версия НПЛ является первичной, однако в то же время в версии ПВЛ есть ряд любопытных моментов, которые могут отражать какие-то иные древние источники.
147
Как мы знаем по ряду последующих случаев, расправа с кем-либо по решению веча считалась абсолютно правомерной и «законной».
148
Вспомним и насмешки киевлян над новгородскими воинами Ярослава («а вы плотници сущее; а мы приставимъ вы хоромовъ рубить»: ПСРЛ. III: 175), которые, по справедливому замечанию П.В. Лукина, «вряд ли могут относиться к дружинникам» (Лукин 2004: 97).
149
Совершенно непонятно, почему В.Л. Янин рассматривает произошедшее позже (в 1095 г.) изгнание из города князя Давыда Игоревича в качестве «беспрецедентного случая» и «первых политических успехов борьбы новгородцев за городские вольности» (Янин 2003: 82).
150
Только этим можно объяснить бегство князя в столь «дремучий» край с его последующим там убийством. Ясно, что бежать туда он мог только в условиях серьезной для него опасности со стороны новгородцев, что справедливо отмечал И.Я. Фроянов (Фроянов 1992: 179—180).
151
В НПЛ это известие читается кратко: «Давыдъ прииде к Новугороду княжить; и по двою лету выгнаша и» (ПСРЛ. III: 161, 470).
152
Б.А. Рыбаков поясняет, как работала тогда на Руси выплата долгов: «Предположим, что какой-то крестьянин занял у боярина в тяжёлую годину 6 гривен серебра. По существовавшим тогда высоким нормам годового процента (50 %) он ежегодно должен был вносить боярину 3 гривны процентов (а это равнялось стоимости трёх волов). И если должник не в силах был, кроме процентов, выплатить и самый долг, то он должен был нескончаемое количество лет выплачивать эти ростовщические проценты, попадая в кабалу к своему заимодавцу» (Рыбаков 1982: 450—451).
153
Очевидно, что охватывали они и сам Киев, и прилегающую к нему сельскую местность: Тихомиров 1975: 138.
154
«По новому уставу срок взимания процентов ограничивался тремя годами – за три года должник выплачивал 9 гривен процентов, что в полтора раза превышало сумму первоначального долга. Мономах разрешил на этом и прекращать выплаты, так как в эти 9 гривен входил и долг («исто») – 6 гривен – и 3 гривны «роста». Долг погашался» (Рыбаков 1982: 451).
155
Владимир Мономах чётко прописал источники «внутреннего» рабства: самопродажа в холопство, женитьба на холопке без заключения специального договора (ряда), оговаривавшего свободу жениха, поступление на службу в тиуны без заключения ряда. Все иные возможности похолопления свободных людей были пресечены.
156
Первую такую попытку, окончившуюся из-за польской интервенции неудачей, она предприняла ещё в 1068 г.: Фроянов 2001: 853—872.
157
Не случайны их весьма жёсткие условия, выставленные Игорю.
158
Затем его постригли в монахи в монастыре Святого Федора, а в 1147 г. он по решению веча был убит киевлянами, опасавшимися интриг с его стороны с целью возвращения стола (ПСРЛ. I: 316—317; ПСРЛ. II: 349).
159
В новейшей историографии мнение о том, что вече постоянно действующим политическим институтом не было, последовательно отстаивают с разных позиций Ю. Гранберг, П.В. Лукин и Т.Л. Вилкул (Гранберг 2006: 3—163; Лукин 2004: 70—130; 2008: 33—147; Вилкул 2009).
160
Тем не менее уже во второй половине XI в. они при каждом удобном случае изгоняли неугодных князей и призывали угодных.
161
Киев почувствовал опасность независимого новгородского посадничества и впоследствии периодически пытался навязать новгородцам своих посадников (ПСРЛ. III: 21, 205, 22, 206). Эти попытки не имели успеха, общим правилом стало вечевое избрание посадника.
162
Никоновская летопись указывает и другие провинности князя, в частности на то, что он, вместо того чтобы заниматься делами управления, проводил время на охоте и в забавах, но достоверность этих сообщений под вопросом (ПСРЛ. IX: 159).
163
В ходе бурных усобиц второй половины XII – начала XIII в. её не стало также и в Киеве.
164
То, что было общим местом в русской исторической науке второй половины XIX – начала XX в. (см., например, работы И.Д. Беляева, В.И. Сергеевича, М.А. Дьяконова, М.Ф. Владимирского-Буданова, В.О. Ключевского, А.Е. Преснякова, Г.В. Вернадского и многих других учёных), ныне очень медленно и с большим сопротивлением, преодолевая сложившиеся в советское время стереотипы, которых и ныне придерживаются многие историки, возвращается в научный дискурс.
165
Ср. слова современного историка А.В. Петрова: «На примере Новгородской республики можно до конца XV в. следить за той исконной русской исторической судьбой, которая явилась бы судьбой всей страны, не будь исторического «вызова», брошенного Руси нашествием монголов, и русского «ответа» на него, выраженного в московской централизации (курсив А.В. Петрова. – М.Ж.)» (Петров 2003: 14).
166
Создание в городе епископии было важным знаком усиления суверенности и могущества города-государства.
167
По верному замечанию М.Н. Тихомирова, «договор был составлен по соглашению князя с вечем» (Тихомиров 1975: 193—194).
