Восточные размышления. Сборник статей и интервью 1991-2003 - [7]

Гедройц отвергает мое утверждение, что Польша «сама сбросила советского гегемона и вассальные правительства». По его мнению, хвалиться нечем, поскольку за первое и второе нужно благодарить «прежде всего, кризис в СССР и горбачевскую гласность». С этим трудно согласиться. Комитет защиты рабочих, а затем «Солидарность» возникли во времена Брежнева, а не Горбачева. Никому тогда и не снилось, что через десять лет советская империя начнет разваливаться. Если бы поляки повели себя пассивно в 1980‑х, даже лучшая для нас конъюнктура в Москве была бы потеряна.

Роль Польши состояла в преодолении на собственном примере страха перед Москвой в Восточном Берлине, в Праге, в Будапеште и в других местах. Польша показала остальным, что король в Кремле голый.

Поскольку Гедройц скептически пишет о стремлениях Польши в НАТО, следует у него спросить, какую он видит альтернативу, ведь оборонительный союз Польши, Украины, Белоруссии и Литвы ни одному из этих государств безопасность не обеспечит.

Вера в собственные силы необходима, но ее недостаточно, если эти силы слишком слабы, чтобы результативно отпугнуть либо защититься перед потенциальным, значительно более могущественным агрессором.

В нашем геополитическом положении самостоятельность не может перерасти в самоизоляцию.

Какой выход из создавшейся ситуации предлагает редактор «Культуры»? Он отвечает: «Должно умереть существующее поколение и должны прийти молодые, уже нормальные люди». Наверное, он прав, но не в контексте своего черного видения прошлого и настоящего. Если поверить, что череде поколений никогда ничего не удавалось, то мала была бы надежда, что именно следующее окажется лучше своих предшественников.

Отвращение к прошлому

Полемика с Гедройцем — только отступление, потому что его замечания расходятся с темой моих рассуждений. Точек зрения Ежи Туровича и Марчина Круля я не комментирую, потому что они приближены к моим. Я стою перед нелегкой задачей дать ответ всем четверым полемистам. Все — на одного.

Всех моих оппонентов объединяет совместное отвращение при рассмотрении прошлого. Модзелевский призывает порвать с привычкой использовать историю в современных политических спорах. Рейковский высчитывает «недостатки», связанные с концентрацией на прошлом. Квасьневский хотел бы смотреть в будущее, а не в прошлое.

С последним утверждением я частично согласен. Нельзя без конца жить воспоминаниями, празднованиями годовщин и тоской о совершенном в прошлом. По природе вещей склонность к таким ностальгическим воспоминаниям имеют пожилые люди.

Можно и следует смотреть в будущее, не забывая о прошлом. Во-первых, историческая память — хорошая и плохая — необходима для поддержания непрерывности и общности поколений. Народ, который теряет память, перестает быть нацией. Во-вторых, прошлое формирует позицию людей, отражаясь тем самым на будущем. Жизненный опыт человека мы повсеместно считаем ценным свойством, поскольку это помогает избегать ошибок или их повторения. Это же относится и к народу. Это истина стара как мир. Historia magistrae Vita est — говорили римляне. Опыт поражения Варшавского восстания оказал огромное влияние на поведение общества в годы ПНР. Это уберегло страну от судьбы Венгрии и Чехословакии, а может, и от чего-то значительно худшего. Антикоммунистическое большинство, церковь, польское «Радио «Свободная Европа», эмиграция, держа в памяти свежую гекатомбу 1944 года, не хотели повторения еще одного кровопускания, завершившегося поражением.

Значит, для будущего не все равно, какие уроки мы вынесем из опыта ПНР, поскольку они будут влиять на поведение поляков в течение последующего полувека. Российский друг Польши Евгений Александров недавно напомнил читателям «Więź»[2] (№448) слова Юзефа Шуйского: «Ложная история — мать ложной политики».

Охрана биографий и исторического права

Примером лживой интерпретации исторического опыта являются выводы Анджея Щипёрского. Он представляет полвека сопротивления вассальным правительствам Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) как столкновение двух ориентаций, служащих своей стране, а между собой борющихся лишь за выбор верного пути. В спорах о политике в отношении России ему видятся предшествующие события, как в случае с Барской конфедерацией и королем, подхорунжими и генералами в Ноябрьском восстании 1830, Велёпольским и «красными» перед Январским восстанием 1863, Пилсудского и Дмовского, Андерса и Миколайчика. Это аналогии в корне ошибочны. Формация, представленная Берутом, Василевской, Берлингом и другими, не имела никакой «ориентации». Она составляла не только послушный, но и беззаветный инструмент реализации советских планов покорения Польши изнутри. Некоторые, как Василевская, требовали от Сталина, чтобы он не создавал отдельный государственный организм, а включил Польшу в СССР как советскую республику. В 1939 году на раздел Польши, «внебрачного ребенка версальского договора», среагировали — вместе с Гомулкой — просьбой дать им советское гражданство. Их предшественники не были патриотами, которые, как Велёпольский и Дмовский, усматривали в политике соглашений с российским захватчиком шанс для Польши.