Восточная политика Александра Македонского - [6]

Арриан использует преимущественно сочинения Птолемея, особенно касающиеся военной истории. Аристобул служит у него лишь дополнением. Курций придерживается в основном версии Клитарха, но в ней сочетаются и следы версии Птолемея. Комбинирование обеих версий претерпело длительную и неоднократную переработку и проведено не совсем искусно[26]. Это различное отношение авторов к своим источникам было в значительной мере вызвано и теми общественными запросами эпохи, в которых авторы эти жили и творили.

Так, во времена принципата в римском обществе широкое распространение получила критическая оценка деятельности македонского завоевателя Востока. Свое отрицательное отношение к нему выразили Цицерон, Тит Ливий и несколько позднее Сенека и Лукиан. Это враждебное отношение к Александру ведет свое начало от перипатетиков - школы Аристотеля, племянник которого Каллисфен пал жертвой Александра. Перипатетики и создали его отрицательный образ - деспота и баловня судьбы [27].

Курций своим сочинением закрепляет антиалександровское направление в античной историографии. Но писатели II в. - Плутарх и особенно Арриан, жившие в новых исторических условиях и опиравшиеся главным образом на сочинения Птолемея и Аристобула, создали иной образ Александра, ставший позднее "классическим".

Плутарх и Арриан закрепили апологетическое направление в античной историографии. С тех пор эти два направления продолжали существовать во взаимной борьбе. Это обстоятельство содействовало тому, что образ подлинного Александра исчезал, так как он идеализировался или принижался в зависимости от этих двух направлений. Представители первого направления порицают его деятельность и выражают к нему враждебное отношение; представители другого им восхищаются, его боготворят и ему подражают[28]. Около двух тысяч лет назад на Востоке стал складываться о нем роман, который получил свое развитие в первых десятилетиях IV в. при императорах Каракалле и Александре Севере, когда культ Александра был введен в Римскую империю официально [29].

Позднее, особенно на Востоке, "о не только там, появляется большое количество "Александрий" [30]. Для изучения самого эллинистического мира они почти ничего не дают. В них только выражены идеи (и чаяния тех общественных слоев восточных стран, которые создавали идеальные портреты македонского завоевателя[31]. Не отстал в этом отношении от Востока и Запад[32].

Героистическая концепция идиографизма продолжает господствовать в буржуазной науке и в новое время. Согласно этой концепции, эпоха Александра предстает перед нашими глазами как загадочное нагромождение случайностей, как следование событий, лишенных всякой закономерности и зависящих только от каприза личностей [33].

Исключением из этого господствующего в буржуазной историографии возвеличения Александра могут служить лишь позиции двух историков: Нибура, который не может найти в нем ни одной хорошей черты, и особенно Ю. Белоха, умаляющего роль и значение македонского полководца. Белох резко выступает против фетишизации Александра, против тех, кто до его времени думал как Дройзен. Людям нужен фетиш, творит Белох, и горе тому, кто попытается свергнуть этот фетиш с алтаря [34]. С недоумением и сарказмом он вспоминает то время, когда против него, приглашенного на кафедру в Лейпциг, филологи (Проголосовали лишь за его осуждение Александра. Ученые были оскорблены в самых святых своих чувствах.

Свои выводы против возвеличивания Александра Белох строит на предвзятой идее о том, что вообще великие люди появляются редко, особенно среди тех, кто рожден в пурпуре [35].

У великих отцов, утверждает Белох, почти не бывает великих сыновей. Поэтому. маловероятно, чтобы такой человек, как Филипп, мог иметь сына, равного ему по силе духа. Приведя примеры Гамилькара Барки и Ганнибала, которые должны как будто опровергнуть его мысль, Белох пытается доказать, что и Ганнибал не был равен своему отцу. Он достиг больших успехов на поле боя против римских армий, руководимых бездарными командирами; однако, когда римляне создали хорошую армию и поставили во главе нее хороших полководцев, он не мог больше достичь победы. Превентивная война, которую он развязал, привела к потере испанского владычества, созданного его отцом, и вместе с этим самостоятельности Карфагена.

Александр так же, как и его отец, имел много крупных внешних успехов; тем не менее задача, решенная Филиппом, - "превращение Македонии из маленького государства в крупную державу и объединение Греции - была неизмеримо труднее, чем завоевание дряхлой Персии, сохранявшейся только благодаря раздорам среди эллинов. Став после смерти отца во главе государства, Александр застал это государство и войско уже готовым. Кроме того, ему помогали проверенные полководцы Филиппа. Сравнив заслуги обоих, Белох приходит к несомненному выводу, что Филипп гораздо значительнее своего сына [36].

Отрицая у последнего талант полководца, историк стремится показать, что все военные операции он проводил не самостоятельно. Непосредственно участвуя во всех битвах, Александр не мог руководить этими битвами