Восставшая Мексика - [18]

Редондо рассказывал мне о девушке, на которой собирался жениться. Он показал мне ее портрет. Оказалось, что она недавно уехала в Чиуауа, чтобы купить там подвенечное платье.

– Мы поженимся, – сказал Редондо, – как только будет взят Торреон.

– Oiga, senor! – дернул меня за локоть Саласар. – Я узнал, кто вы. Вы – агент американских дельцов, имеющих крупные интересы в Мексике. Мне все прекрасно известно об американских дельцах. Вы – агент трестов. Вы приехали сюда, чтобы следить за передвижением наших войск и тайно передавать сведения своим. Правда ведь?

– Как я могу тайно передавать какие бы то ни было сведения отсюда? – спросил я. – Ведь мы в четырех днях езды от ближайшего телеграфа?

– О, я знаю, – хитро подмигнул он и погрозил мне пальцем. – Я знаю много кое-чего; у меня недаром голова на плечах.

Майор встал. Его подагрические ноги были обмотаны огромным количеством шерстяных бинтов и напоминали огромные tamales.[53]

– Мне прекрасно известно, что такое американские дельцы. В молодости я много учился. Эти американские тресты проникают в Мексику, чтобы грабить мексиканский парод…

– Вы ошибаетесь, майор! – резко прервал его дон Петронило. – Этот сеньор – мой друг и гость.

– Послушайте, что я вам скажу, mi Coronel,[54] – воскликнул Саласар с неожиданной злобой. – Этот сеньор – шпион. Все американцы – порфиристы и уэртисты. Послушайтесь предупреждения, пока еще не поздно. У меня недаром голова на плечах. Я вижу всех насквозь. Возьмите этого гринго, выведите в пустыню и расстреляйте немедленно. А не то потом пожалеете.

Все остальные заговорили разом, их голоса были приглушены выстрелами и криками.

В кухню вбежал кавалерист.

– Солдаты взбунтовались! – закричал он. – Не хотят повиноваться приказам.

– Кто не хочет? – спросил Петронило.

– Gente Саласара!

– Дрянной народ! – объяснил Никанор, когда мы кинулись наружу. – Бывшие colorados, попавшие в плен при взятии Торреона. Присоединились к нам, чтобы мы их не расстреляли. Сегодня им было приказано охранять Пуэрту.

– До завтра! – вдруг перебил его Саласар. – Я иду спать!

Хижины пеонов в Ла-Кадене, где были расквартированы солдаты, тянулись с внутренней стороны большого четырехугольного двора, куда вело двое ворот. Мы насилу пробились в первые ряды сквозь толпу женщин и пеонов, которые, отталкивая друг друга, старались выбежать наружу. Внутри двора горело два-три маленьких костра, да из открытых дверей падали полосы тусклого света. Напуганные лошади сбились кучей в дальнем углу. Солдаты с винтовками в руках как безумные бегали взад и вперед. Посредине двора стояла группа солдат, человек в пятьдесят, почти все с оружием наготове, словно собираясь отразить атаку.

– Охранять ворота! – закричал полковник. – Никого не выпускать без моего разрешения!

Бегущие солдаты начали скапливаться у ворот. Дон Петронило один вышел на середину двора.

– В чем дело, compañeros? – спокойно спросил он.

– Они хотели всех нас перебить! – закричал кто-то в темноте. – Они хотели бежать! Они хотели предать нас colorados.

– Врешь! – закричали те, что стояли посреди площади. – Мы gente Мануэля Арриета, дон Петронило нам не начальник.

Внезапно мимо нас скользнул Лонгинос Терека. Безоружный, он начал выхватывать у восставших винтовки и отшвыривать их далеко в сторону. Минуту казалось, что взбунтовавшиеся набросятся на него, но они не стали сопротивляться.

– Разоружить! – приказал дон Петронило. – И всех взять под стражу!

Арестованных согнали в одну большую комнату и поставили у дверей часовых. Далеко за полночь было слышно, как они распевали веселые песни.

У Петронило остался теперь отряд всего в сто человек, несколько лишних лошадей с язвами на спинах и тысячи две патронов. Саласар на следующее утро уехал, предварительно посоветовав расстрелять всех его gente; он был, видимо, доволен, что отделался от них. Хуан Сантильянес тоже стоял за немедленную казнь, но дон Петронило решил всех мятежников отправить к генералу Урбине для суда,

Глава IX Последняя ночь

Дни в Ла-Кадене были пестры и своеобразны. На заре, когда вода была подернута льдом, в огромный двор влетал галопом кто-нибудь из солдат, таща за собой на лассо упирающегося быка. Человек пятьдесят оборванных солдат, в нахлобученных на самые глаза сомбреро и по уши закутанных в серапе, устраивали импровизированный бой быков под аккомпанемент веселого хохота остальных сотрапeros. Они размахивали одеялами, выкрикивая то, что обычно кричат участники боя быков. Кто-нибудь начинал крутить хвост взбешенному животному. Другой, менее терпеливый бил быка саблей плашмя. Вместо бандерилий животному всаживали в плечи кинжалы – горячая кровь струей била в лицо нападавшим, когда бык устремлялся на них. Когда же наконец милосердный нож вонзался быку в мозг и он падал, солдаты гурьбой набрасывались на его тушу, резали и рвали животное на части, унося куски горячего мяса в свои казармы. Внезапно из-за Пуэрты выплывало раскаленное добела солнце и сразу начинало жечь лицо и руки. Лужи крови, линялые серапе, огромное бурое пространство пустыни начинали переливаться радужными красками.

Дон Петронило за время кампании конфисковал несколько карет. Мы часто пользовались ими во время своих экскурсий – мы пятеро. Однажды мы съездили в Сан-Педро-дель-Гальо смотреть бой петухов, другой раз мы вдвоем с Гино Терека отправились осматривать баснословно богатые золотые прииски испанцев, которые были известны только ему одному. Но мы доехали только до Брукильи и там целый день валялись в тени деревьев и ели сыр.