Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918 - [22]

— Как будто многовато, — засмеялсд я.

— Пей! — закричали кавалеристы, и почти весь эскадрон сгрудился вокруг меня.

Я осушил бутылку до дна. Раздался взрыв хохота и рукоплесканий. Фернандо перегнулся и крепко пожал мне руку.

— Здорово пьешь, compañero![31] — заорал он, покатываясь со смеху.

Меня принялись расспрашивать, буду ли я драться вместе с ними. Откуда я приехал? Чем я занимаюсь? Большинство никогда не слыхало слова «репортер», а один, мрачно взглянув на меня, высказал мнение, что я гринго и порфирист^{13} и меня нужно расстрелять.

Остальные, однако, с этим не согласились. Ни один порфирист не выпьет одним залпом столько sotol. Исидро Амайо заявил, что он в первую революцию служил в бригаде, при которой был репортер, и его называли «Corresponsal de Guerra»[32]. Нравится ли мне Мексика? Я ответил, что очень люблю Мексику и мексиканцы тоже мне нравятся. И еще мне нравятся sotol, aguardiente, mescal, tequilla, pulque[33] и разные мексиканские обычаи. Это вызвало настоящий взрыв восторга.

Капитан Фернандо наклонился в седле и похлопал меня по плечу.

— Значит, ты заодно с народом. Когда революция победит, у нас будет народное правительство — правительство бедноты. Вот эта земля, по которой мы проезжаем, раньше принадлежала богачам, а теперь принадлежит мне и моим compañeros.

— А вы будете служить в армии? — спросил я.

— Когда революция победит, тогда совсем не будет армии, — ответил он к моему изумлению. — Народ ненавидит армию. Ведь дон Порфирио грабил нас с помощью армии.

— А если Соединенные Штаты вторгнутся в Мексику?

Поднялась настоящая буря.

— Мы храбрее американцев. Проклятые гринго дальше Хуареса не продвинутся… Мы им покажем!.. Мы их сразу прогоним обратно, а на другой день сожжем их столицу!..

— Да, — сказал Фернандо, — у вас больше денег и больше солдат. У нас встанет весь народ. Нам не нужна армия. Народ будет сражаться за свои семьи, за своих жен.

— А вы за что сражаетесь? — спросил я.

Хуан Санчес, знаменосец, удивленно посмотрел на меня.

— Да ведь сражаться хорошо. Не надо работать в рудниках…

— Мы сражаемся за то, чтобы Франсиско Мадеро опять был президентом, — сказал Мануэль Паредес.

Это необычайное требование значится в программе революции. И повсюду солдат-конституционалистов называют мадеристами.

— Я знал его, — продолжал Мануэль. — Всегда он был такой веселый, всегда смеялся.

— Да, — начал другой, — бывало, когда кто-нибудь провинится и его хотели убить или посадить в тюрьму, Мадеро говорил: «Подождите, дайте мне с ним поговорить. Я думаю, он исправится».

— Он любил bailes[34] сказал индеец. — Не раз я видел, как он плясал всю ночь напролет, и еще день, и еще ночь. Он приезжал в большие асиенды и произносил речи. Когда он начинал речь, пеоны с ненавистью смотрели на него, когда кончал — все плакали…

Тут кто-то затянул монотонно и заунывно, как всегда, соблюдая мотив, каким поются народные баллады, возникающие тысячами по всякому поводу:

В феврале десятого года,

Восемнадцатого числа,

Был заперт в тюрьму Мадеро,

Хоть совесть его чиста.

Четыре дня он томился,

Жестокие муки терпел,

Потому что от президентства

Отречься не захотел.

Феликс Диас и Бласкет

Пытали его с утра.

Так крепко его ненавидели

Заплечных дел мастера.

Ломали руки и ноги,

От боли он был чуть живой,

Чтоб он поскорей отрекся,

Пытали огнем и водой.

Клеймили каленым железом,

Под ногти вгоняли иглу.

Когда ж он лишился сознанья —

Оставили на полу.

Но все это было напрасно,

Хоть близился смертный миг,

Не сломлен был дух Мадеро,

Он был могуч и велик!

Вот так покинул Мадеро

Сей мир на веки веков —

Глава Индейской республики,

Защитник всех бедняков.

Они сказали, что в драке,

Он сам наткнулся на нож.

Какая бесстыдная наглость,

Какая подлая ложь!

Ах, улица Лекумберри,

Веселье свое забудь —

Здесь по тебе проследовал

Мадеро в последний путь.

Индейцы навеки запомнят

Двадцать второе число.

Дева, прости Мадеро,

Господь, помилуй его!

Прощай, прекрасный Мехико,

Прощай, Мадеро, наш друг,

Прощай, каземат дворцовый,

Откуда вынесли труп!

Сеньоры, ничто не вечно,

Погибли правда и вера:

Глядите, что они сделали

С доном Франсиско Мадеро.

К тому времени, когда он дошел до половины баллады, весь эскадрон уже подпевал ему, а когда он кончил, на минуту наступила звенящая тишина.

— Мы боремся за Libertad[35], — сказал Исидро Амайо.

— А что вы подразумеваете под словом «Libertad»?

— Когда я смогу делать то, что хочу, вот это и будет Libertad.

— Но, быть может, это будет во вред другим людям?

На это Исидро ответил мне великолепным изречением Бенито Хуареса:

— Мир — это уважение к правам других!

Этого я не ожидал. Меня поразило такое определение свободы в устах этого босоногого mestizo[36]. Я должен признать, что оно — единственно правильное, — делать то, что я хочу. Американцы с торжеством ссылаются на эту фразу, чтобы доказать безответственность мексиканцев. Но я считаю, что это определение лучше нашего: свобода — это право делать то, что хотят законодательные органы. Каждый мексиканский школьник знает определение слова «мир» и прекрасно разбирается, что оно означает. Однако существует мнение, что мексиканцы не хотят мира. Это ложь, и очень глупая ложь. Пусть-ка американцы, которые так думают, отправятся в мадеристскую армию и спросят, хотят солдаты мира или нет. Все бесконечно устали от войны.