Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918 - [19]

— Oiga[24], — обратился ко мне Пабло. — Вы не знаете, где в Соединенных Штатах самый лучший институт по изучению гипнотизма? Как только кончится эта проклятая война, я буду учиться на гипнотизера.

Тут он повернулся к лейтенанту Боррега и начал делать гипнотические пассы. Лейтенант, прозванный в насмешку «Сиеррским Львом» за необыкновенную склонность к хвастовству, судорожно схватился за револьвер.

— Не желаю иметь дело с дьяволом! — взвизгнул он, и все кругом оглушительно захохотали.

Сидел за столом и капитан Фернандо, седой великан в узких брюках, участвовавший в двадцати двух сражениях. Мой ломаный испанский язык приводил его в неистовый восторг, и при каждом моем слове он разражался таким хохотом, что дрожали стены. Он никогда не выезжал из штата Дуранго и утверждал, что Мексику от Соединенных Штатов отделяет огромное море и что вся остальная земля залита водой. Рядом с ним сидел Лонгинос Герека, чье круглое доброе лицо то и дело расплывалось в улыбке, открывавшей гнилые зубы, и чье простодушие и храбрость славились по всей армии. Ему исполнился двадцать один год, и он уже был в чине капитана. Он рассказал мне, что накануне ночью его собственные солдаты пытались убить его… Дальше сидел Патричио, лучший объездчик диких лошадей во всем штате, а рядом с ним — Фиденчио, чистокровный индеец, семи футов росту, который всегда сражался стоя. И наконец Рафаэль Саларсо, горбатый карлик, которого Урбина всегда возил с собой для забавы, словно какой-нибудь средневековый итальянский герцог.

Когда мы обожгли свои глотки последними каплями enchilada и выловили последний боб с помощью последней лепешки — вилки и ложки здесь неизвестны, — каждый офицер пополоскал рот и выплюнул воду на пол. Выйдя после ужина во двор, я увидел генерала. Слегка пошатываясь, он появился из дверей своей комнаты. В руке у него был револьвер. Постояв минуту в луче света, падавшем из другой двери, он вдруг вошел в нее и захлопнул за собой.

Я уже лежал в постели, когда пришел доктор. На другой кровати лежал Сиеррский Лев с очередной случайной подругой. Они уже громко храпели.

— Да, — сказал доктор, — произошла маленькая неприятность. Два месяца генерал совсем не может ходить из-за ревматизма. Когда боль становится особенно сильной, генерал находит забытье в aguardiente[25]. Сейчас он хотел застрелить свою мать. Он часто пытается застрелить ее… потому что он крепко ее любит.

Доктор посмотрелся в крохотное зеркальце и покрутил усы.

— Наша революция… Вы должны правильно судить о ней. Это борьба бедных против богатых. Я был очень беден до революции, а теперь я очень богат.

Подумав минуту, он начал раздеваться. Стаскивая заскорузлую от грязи нижнюю рубашку, доктор в первый и последний раз почтил меня ломаной английской фразой:

— У меня много вошей.

Я проснулся на рассвете и отправился осматривать Лас-Нивес. Все здесь принадлежит генералу Урбине — дома, животные, люди и их бессмертные души. Только он чинит здесь суд и расправу. Единственная лавочка в деревне находится в его доме, и я купил там папиросы у Сиеррского Льва, который в тот день исполнял обязанности приказчика. Во дворе генерал разговаривал со своей любовницей — аристократического вида красавицей, чей голос напоминал визг пилы. Заметив меня, он пошел мне навстречу, пожал руку и сказал, что ему хотелось бы, чтобы я его сфотографировал. Я ответил, что это как раз цель моей жизни, и спросил, когда он отправляется на фронт.

— Деньков через десять, — сказал генерал.

Это меня сильно смутило.

— Я очень ценю ваше гостеприимство, генерал, — заявил я, — но я обязан как можно скорее отправиться туда, чтобы присутствовать при наступлении на Торреон. Если это возможно, я хотел бы вернуться в Чиуауа к генералу Вилье, который скоро отправляется на юг.

Урбина, не меняя выражения лица, закричал:

— А что вам тут не нравится? Ведь вы здесь как в собственном доме! Вам нужны папиросы? Aguardiente, sotol[26] или коньяк? Женщина, которая согревала бы вашу постель по ночам? Говорите, что нужно, — все получите. Вам нужен пистолет? Лошадь? Деньги?

Он сунул руку в карман, вынул горсть серебряных долларов и швырнул их мне под ноги.

— Нигде в Мексике меня не принимали так хорошо, как в вашем доме, — ответил я и решил ждать.

Весь следующий час я фотографировал генерала Урбину: генерал Урбина стоит с саблей и без сабли; генерал Урбина на трех разных лошадях; генерал Урбина в кругу своей семьи и без семьи; трое детей генерала Урбины на лошадях и без лошадей; мать генерала Урбины и его любовница; вся семья, вооруженная саблями, револьверами, с граммофоном посредине, один из сыновей держит плакат, на котором чернилами выведено: «Генерал Томас Урбина».

Глава III Генерал отправляется на войну

Мы кончили завтракать, и я уже примирился с тем, что мне придется еще десять дней провести в Лас-Нивес, как вдруг генерал изменил решение. Он вышел из своей комнаты, громовым голосом выкрикивая приказания. Через пять минут в доме уже царила невообразимая суматоха — офицеры бежали укладывать свои серапе, кавалеристы седлали лошадей, пеоны метались взад и вперед, таская охапки винтовок. Патричио запряг пять мулов в огромную карету — как две капли воды похожую на старинный дилижанс. В Канотильо, где стоял эскадрон, помчался гонец с известием о выступлении в поход. Рафаэлито таскал в карету багаж генерала: пишущую машинку, четыре сабли — одна из них с эмблемой рыцарей Пифии