Восстаньте из праха - [80]

Геринг! Опять их перенесли вместе! К одному и тому же грейлстоуну. В первый раз это могло быть случайностью, очень маловероятной... Но три раза подряд? Нет, тут есть...

Первый удар, нанесенный по стенке чаши, прикрывавшей затылок, почти лишил его сознания. Он упал на колени, проваливаясь в огромное звенящее ничто; искры света мерцали перед его глазами, расплываясь в радужные круги. Он не почувствовал второго удара, но сразу пробудился в каком-то другом месте...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

И рядом с ним был Герман Геринг.

— Похоже, наши души— близнецы, — произнес Геринг,— Повелители этого мира соединили нас нерасторжимым ярмом.

— Бык и осел в одной упряжке, — усмехнулся Бартон, предоставив немцу решать, чем он себя считает.

Вскоре они оба были заняты тем, что пытались представиться людям, населявшим данную местность. Позже Бартон выяснил, что тут жили, в основном, шумеры Древней или Классической эпохи, которые обитали в Месопотамии между 2500 и 2300 годами до новой эры. Мужчины этого народа брили головы (что было нелегко сделать с помощью лезвия из кремня), а женщины ходили обнаженными по пояс. Их невысокие коренастые тела и лица с выпученными глазами были, по мнению Бартона, довольно уродливы.

Но недостаток красоты среди шумеров с успехом компенсировали самоанцы середины второго тысячелетия, составлявшие около тридцати процентов населения. Кроме того, десятая часть местных жителей состояла из людей разных народов и различных времен, из которых большинство относилось к двадцатому веку. Данное обстоятельство было вполне объяснимо, так как в двадцатом столетии появились на свет или умерли не менее четверти всех людей, когда-либо живших на земле. В распоряжении Бартона, конечно, не было статистических данных, но во время своих странствий он убедился, что представители двадцатого столетия рассеяны повсюду вдоль Реки в определенной пропорции — причем даже в большей, чем следовало ожидать. Эта грань речного мира и проводимого здесь эксперимента пока оставалась для него непостижимой. Какую цель преследовали этики, распределяя людей подобным образом?

У него накопилось уже немало вопросов. Нужно время, чтобы обдумать их; это невозможно сделать в периоды кратких остановок между посадками на Экспресс Самоубийства. Место, в котором он очутился, в отличие от многих других, обещало относительный мир и покой, необходимый для размышлений. И он решил пока задержаться здесь.

И, кроме того, тут был Герман Геринг. Бартон хотел понаблюдать процесс его покаяния, принявший такую странную форму.

Один из многих вопросов, которые Бартон не успел выяснить у Таинственного Пришельца (так он решил называть своего ночного гостя), касался Жвачки. Какое место занимала она в общей картине событий? Является ли использование наркотика обязательной частью Великого Проекта?

К несчастью, Геринг долго не продержался.

Кошмары вернулись к нему в первую же ночь. Он начал кричать, потом выскочил из хижины и помчался к Реке. Иногда он останавливался и молотил кулаками воздух, словно сражался или отмахивался от каких-то невидимых созданий; затем падал на землю и катался в траве, продолжая яростную схватку с осаждавшими его мозг видениями. Бартон следовал за ним до самого берега Реки. Очевидно, Геринг собирался броситься в воду и покончить, в очередной раз, счеты с жизнью. Но внезапно он застыл на мгновение, потом тело его сотрясла дрожь; он отвернулся от Реки и снова окаменел подобно статуе. Глаза его были широко раскрыты, но он не видел ничего; казалось, это застывший, полный ужаса взгляд обращен только внутрь. Какие чудовищные призраки терзали его душу? Кто мог сказать?

Дар речи покинул Геринга. Его губы двигались безостановочно и беззвучно в течение десяти дней, которые он еще прожил. Все попытки Бартона накормить его оставались бесполезными — челюсти немца оставались судорожно сжатыми. Бартон наблюдал, как высыхало его тело, таяла плоть, западали щеки — пока сквозь туго натяную кожу не проступили кости. На десятое утро он забился в конвульсиях, потом приподнялся и вскрикнул. Через мгновение он был мертв.

Бартон произвел вскрытие трупа с помощью кремневых лезвий и пилок из обсидиана. При первом же прикосновении каменного острия вздутый мочевой пузырь Геринга лопнул и моча хлынула в брюшную полость.

Бартон продолжал свою работу; он собирался вытащить зубы немца, прежде, чем похоронить тело. Зубы являлись предметом торговли — их нанизывали на тонкие прочные сухожилия глубоководных рыб; изготовленные таким образом ожерелья ценились весьма высоко. Скальпу Геринга также нашлось применение. От своих врагов — индейцев шауни, обитавших на противоположном берегу Реки, шумеры переняли обычай снимать скальп. Эта традиция существовала у них в более цивилизованном варианте: из сшитых вместе скальпов делались накидки, юбки и даже занавеси. Хотя рыночная цена скальпа была много ниже, чем зубов, за него тоже можно было кое-что выручить.

... Прозрение наступило в тот момент, когда Бартон, обливаясь потом, копал могилу, около большого валуна у подножия горы. Он разогнул уставшую спину, чтобы сделать голоток воды и взгляд его случайно остановился на лице Геринга. Голова, лишенная волос, спокойные, застывшие черты... словно у спящего! Какая-то дверца открылась в его сознании — и он вспомнил!