Восстаньте из праха - [24]

Он взглянул на Алису и сказал:

— Доброе утро.

Алиса ответила достаточно бодро и даже улыбнулась Логу, когда Фригейт представил ей свою подружку.

Зевая и потягиваясь, к костру подошли Монат и Казз, за ними семенила девчушка. Бартон обошел весь лагерь и обнаружил, что жители Триеста ушли. Некоторые оставили здесь свои чаши. Он мысленно выругал их за беспечность и решил, что было бы неплохо спрятать чаши в траве, чтобы дать им хороший урок. Но потом передумал и поставил все цилиндры в углубления на камне.

Если владельцы чаш не вернутся, они останутся голодными; вряд ли кто-нибудь поделится с ними пищей. И в то же время еда в их чашах останется нетронутой. Никто не сможет открыть чужой цилиндр. Еще вчера Бартон обнаружил, что только хозяин чаши способен снять с нее крышку. Эксперименты с длинной палкой убедили его, что владелец, перед тем как открыть чашу, должен прикоснуться к ней пальцами или любой частью тела. Согласно гипотезе Фригейта, механизм чаши был настроен на специфический поверхностный электропотенциал кожи владельца. Возможно, в цилиндр был встроен чувствительный детектор, регистрирующий излучение мозга.

Небо стало проясняться. Солнце все еще находилось по другую сторону восточного хребта. Примерно через полчаса над каменным грибом взметнулись сполохи голубого огня и над лощиной раскатился гром.

Прикрыв глаза от яркого света, Бартон подумал, что генерируемая камнем энергия подобна чудесному содержимому святого Грааля; и то, и другое обладало способностью претворяться в пищу человеческую. И если священный Грааль действительно существует где-то на Земле, скрытый в таинственной, никому не ведомой пещере или в покоях сказочного замка, то, наверное, он стоит там на таком же каменном столе из серого с красными прожилками, гранита как этот... этот грейлстоун[2]. Бартон усмехнулся; название показалось ему подходящим.

На этот раз в чашах оказались ломтики поджаренного хлеба, яичница с беконом, ветчина, масло, джем, молоко, четвертушка дыни, сигареты и пакетик, наполненный коричневым порошком; Фригейт сказал, что это — растворимый кофе. Американец выпил молоко, прополоскал металлическую чашку, налил в нее холодной воды и пристроил около костра. Когда над водой показался пар, он отсыпал немного порошка в кипяток и размешал его. Кофе, по его словам, получился восхитительный — и порошка в пакете могло хватить чашек на шесть.

* Grailstone (грейлстоун) или grailrock — камень или скала для чаш. Для Бартона серый цилиндр ассоциируется не с простой чашей, а со святым Граалем, обладающим волшебным свойством насыщать своих избранников (прим. перев.).

Вскоре они выяснили, что нагревать воду над огнем совершенно не требовалось. Алиса положила кофе в холодную жидкость перед тем, как поставить чашку. Спустя три секунды порошок растворился и вода закипела.

Закончив завтрак, они вымыли посуду и установили ее в держателях цилиндров. Бартон привязал свою чашу к запястью. Он собирался идти на разведку и не хотел оставлять единственное свое богатство в углублении грейлстоуна. Хотя воспользоваться содержимым чаши никто не мог, какие-нибудь мерзавцы могли забрать ее только затем, чтобы полюбоваться, как он будет мучиться от голода.

Это утро Бартон начал с урока языка для девочки и Казза. Фригейт поспешил присоединить Логу к числу его учеников. Американец заметил, что неплохо бы начать пропаганду эсперанто — ведь за сотни тысяч лет своего существования человечество использовало великое множество языков, и теперь все они будут в ходу на берегах реки. Конечно, добавил он, если неведомые благодетели воскресили все человечество; ведь их группа до сих пор смогла осмотреть только несколько миль, населенных, в основном, бывшими жителями Триеста.

— Эсперанто? — переспросил Бартон. — Я слышал о нем перед самой смертью, но никогда не сталкивался с этим языком практически. Что ж, возможно, в будущем он нам пригодится. Но эту троицу я буду пока что обучать английскому.

— Но ведь большая часть людей тут говорит по-итальянски или на словенском, — возразил Фригейт..

— Возможно, хотя мы не знаем этого точно, — покачал головой Бартон. — Однако, будьте уверены, мы надолго здесь не задержимся.

— Я мог бы об этом догадаться, — пробормотал Фригейт. — Вам всегда не сиделось на месте.

Бартон бросил сердитый взгляд на американца и начал урок. В течение пятнадцати минут он вдалбливал в своих учеников смысл и произношение девятнадцати существительных и нескольких глаголов — огонь, бамбук, чаша, мужчина, женщина, девочка, рука, нога, глаз, зубы, есть, ходить, бежать, говорить, опасность, я, вы, они, мы. Кроме того, он хотел и сам научиться их языкам, чтобы со временем свободно разговаривать с ними.

Солнце озарило вершины восточного хребта. Потеплело. Костер погас, оставленный без присмотра. Настал второй день их новой жизни. И пока они почти ничего не знали об этом мире, о его владыках, о своей дальнейшей судьбе.

Из травы показалось носатое лицо Льва Руаха.

— Можно к вам присоединиться?

Бартон сухо кивнул, а Фригейт сказал:

— Конечно, почему же нет?

Руах вышел из травы, оставив этот риторический вопрос без ответа. За ним следовала невысокая бледнокожая женщина с большими карими глазами и прелестными тонкими чертами лица. Руах представил ее как Таню Каувиц. Они встретились прошлым вечером и остались вместе, обнаружив, что между ними было много общего. Девушка происходила из русско-еврейской семьи. Она родилась в Бронксе в 1958 году, стала учительницей английского языка, вышла замуж за бизнесмена, который сколотил миллионы и скончался, предоставив ей возможность в возрасте сорока пяти лет выйти замуж вторично за замечательного человека, любовницей которого она была уже лет пятнадцать. Она прожила всего шесть месяцев; смерть наступила от рака. Выложив все эти сведения на едином дыхании и в пулеметном темпе, Таня замолчала.