Восстание в подземелье - [35]

– Скоро ли они?..

Все обернулись. Болгарин Иван, лежавший рядом со мною, поднял голову и долго разыскивал взглядом того, кто произнёс эти слова. Не найдя его, Иван сказал, ни к кому не обращаясь:

– Кому-то, видно, скучно стало. – И, усмехнувшись, добавил: – Не волнуйтесь, долго скучать не дадут!

Я тоже приподнялся, чтобы посмотреть на верхние нары, – и замер от удивления: наш Али стоял на коленях лицом к стене, раскачивался всем телом и медленно проводил ладонями по лицу. Он молился!

Это было совершенно невероятно хотя бы уже потому, что до сих пор никто не видел Али за молитвой. Мы долго наблюдали за ним.

Неожиданно на нарах поднялся Пророк – человек, от которого никто до сих пор не слышал громкого слова, и, указывая на Али, высоким срывающимся дискантом торжественно возвестил:

– Он молится сатане!

Вся камера обернулась на этот возглас. Пророк, видимо, намеревался ещё что-то сказать или, возможно, даже прочитать целую проповедь, но тут его прервал насмешливый голос Шарля:

– И разверз бог уста валаамовой ослицы!..

По нарам пронесся глухой шум. Непонятно было, смеются люди или выражают недовольство

– Я голоден! – крикнул вдруг Пророк.

Он уселся на край нар и принялся как-то по-птичьи вертеть головой то в одну, то в другую сторону. Казалось, ещё минута – и вся камера застонет от боли, заскрежещет зубами, люди бросятся на Али и, подобно Пророку, закричат: «Я голоден!.. Мы голодны!..»

Али продолжал молиться. Лишь на одно мгновение отвернулся он от стены и посмотрел на Пророка. Смуглое, продолговатое лицо его ещё больше вытянулось, глаза блестели. Стояла напряженная тишина.

– Я голоден! – ещё раз крикнул Пророк.

– Ну и подыхай! – со злостью ответил ему кто-то. Я пополз по краю нар, задевая лежавших на них людей, и сел рядом с Васей. Возле него уже был Цой.

Следом за мной пришел Иван. Потом к нам поднялись Отто и Шарль.

Никто не назначал сбора комитета, никто не знал, о чём мы будем говорить. Мы сидели молча, будто ждали чего-то.

– Помолчим, пока Али помолится за нас! – сказал, не скрывая иронии, Отто.

– Хорошо, если ему помогает молитва! – отозвался Цой. – А что делать другим?

– Другие уже сделали всё, что могли! – как бы про себя сказал Отто.

– Значит, немного могли! – вставил Иван.

– Нет, почему… – начал, было, Шарль и остановился.

Немного помолчав, он продолжал:

– Сумел же Али решить за всех нас, не спросив согласия комитета! А это, пожалуй, немало…

Вася решительно возразил:

– Мы все были здесь, когда Али от нашего имени потребовал возвращения Хуана. Почему же вы тогда промолчали, Шарль? Значит, вы были согласны с ним?

– Тогда он был согласен, а сейчас передумал! – улыбнулся Цой.

– Ещё не поздно исправить ошибку, – сказал Вася. – Всё зависит от нас! Можно сейчас же постучать в дверь, позвать Кранца, поклониться ему и попросить прощения: так, мол, и так, господин Кранц. Утром у нас, видите ли, не было желания идти на работу, а сейчас нас пожурил Шарль, и мы одумались. Не сердитесь на нас, господин Кранц! Так, что ли? Давайте решим!

Он помолчал немного: ожидал ответа. Но Шарль и Отто сидели с опущенными головами и ничего не говорили. Что они могли ещё сказать?

– Есть одна истина, – продолжал Вася, – и её нужно помнить! Человек, в сердце которого вошел образ Ленина, никогда больше не будет рабом! Никогда! Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на людей в нашей камере. Попробуйте, Шарль, предложите им пойти на поклон к Кранцу, и вы услышите, что они ответят!

– Они нам верят! – сказал Иван.

– А мы не сумели даже по-настоящему связаться с товарищами из других цехов… Вот в чём наша вина. А они верят нам!

Вася говорил с горечью. Мне даже почудилось, что голос его дрогнул.

Больше мы к этому не возвращались. Каждый был занят своими мыслями: нам было о чём подумать. Мы не витали в облаках, не уносились бог весть куда на крыльях фантазии. Это были знакомые, много раз передуманные мысли, но каждый раз от них становилось теплее, потому что они согревали душу, наполняли её уверенностью, прибавляли сил. Мы слышали, как бьются в едином ритме сердца обитателей нашей камеры, и по велению своей совести становились впереди них. Это очищало душу от скорби, от боли.

Мы уже не были и никогда больше не будем рабами! Над этими словами стоило призадуматься…

Вася сидел, прислонившись к стене, заложив руки за спину. Так он всегда сидел на нарах. Цой положил голову на поднятые колени; мечтательный взгляд его был обращен на Отто и Шарля. Они, как всегда, были рядом. Иван, по привычке, прислушивался к тому, что делается по ту сторону двери, не ходит ли кто-нибудь по коридору.

В тишине кто-то тяжело храпел и стонал, усталые, голодные люди засыпали, но сон их длился недолго: поминутно то на одних, то на других нарах поднималась чья-нибудь голова, с тревогой оглядывалась на дверь и снова опускалась на жесткую подушку. Пророк спал, голова его была откинута назад, рот широко открыт. Во сне он что-то бормотал.

Али сидел, поджав под себя ноги, и молча поглядывал в нашу сторону. Он больше не молился.

Время тянулось томительно-медленно.

Мы очнулись только тогда, когда в коридоре послышались шаги. Загремели засовы. Пока открывалась тяжелая дверь, все успели разойтись по своим местам.