Восстание в крепости - [138]

В лице Лалезар-ханум не было ни кровинки. Она подняла на Бахрама печальные глаза.

— Но как вы передадите им ее?

— Что-нибудь придумаю, — ответил Бахрам. — Я знаю одно — им надо во что бы то ни стало сообщить про Сырожкина. Их, скорей всего, посадят в карцер. Окна его выходят в ущелье… Там мы как-нибудь передадим им записку.

— Но как?

— Нам поможет Азиз.

Лалезар-ханум подошла к столу в углу комнаты и под диктовку Бахрама написала маленькую записку.

Уходя, кузнец задержался на пороге. Лалезар-ханум почувствовала по его тревожным глазам: он не успел сообщить ей что-то важное.

— Ну, смелее! Говорите! — тихо сказала она.

— Сырожкин мог выдать не только солдат, но и всех нас… Мы должны приготовиться к худшему. Как только власти оправятся от испуга, они тотчас возьмутся за нас!

— Я ничего не боюсь, — спокойно сказала Лалезар-ханум. — Да и вы тоже.

— Ну, не будем падать духом! Счастливо оставаться!

Весь день Бахрам думал только о том, как переправить записку. Вечером он узнал, что часть арестованных посадили в карцер. Он поспешил в чайхану, надеясь услышать там что-нибудь новое о судьбе арестованных.

Чайхана была полна народу. Разговор шел исключительно о восставших солдатах и ночном сражении.

Более всего Бахрама обеспокоило сообщение хромого муэдзина.

— Сегодня у нас в квартале во всех дворах обыски, — рассказывал муэдзин, невозмутимо перебирая четки. — Говорят, солдаты где-то в нашем квартале винтовки свои спрятали… Под самым носом! Ну, добро, мужчины бунтуют, но как случилось, что к ним присоединилась женщина?

— Какая женщина? — спросил кто-то из слушателей.

Муэдзин откашлялся и степенно продолжал:

— Я говорю о той самой женщине, что работала в духане грузинки Агвы. Я шел утром в мечеть и вдруг вижу: двое городовых тащат ее тело…

Бахрам решил, что женщина, о которой говорил муэдзин, убита шальной пулей во время перестрелки. Итак, власти ищут припрятанное оружие. Что ж, этого надо было ожидать…

В чайхане наперебой рассказывали всевозможные небылицы. От них и от волнений всего этого несчастливого дня у Бахрама отчаянно разболелась голова. Он считал, что этой ночью их всех должны арестовать, поэтому нужно немедленно позаботиться о записке.

Несмотря на поздний час, он пошел к Азизу. Мальчик уже спал. Бахрам разбудил его, передал записку и объяснил, что надо делать.

Глава тридцать первая

Рано утром Азиз погнал стадо к пересохшему руслу реки. Ночью прошел дождь, и русло сверкало на солнце множеством небольших озерков. Влажный ил чавкал под ногами коров, которые то и дело тянули воду из луж. Налившись, они принимались с аппетитом жевать кусты полыни.

Рассвет был безоблачным, но затем небо постепенно стало затягиваться наплывающими из-за гор облаками.

В ущелье Азиз остановил свое стадо.

Наверху, к самому краю обрыва, подступала крепостная стена. В ней виднелись три небольших окошка с железными решетками.

Азиз прикинул: до окошек аршин пятнадцать.

Часового на стене не было.

Мальчик поднял с земли небольшой камень, обернул его полученной вчера вечером от Бахрама запиской и, глянув по сторонам, швырнул камень в среднее окно.

Камешек, не достигнув цели, стукнулся о стену чуть пониже и полетел обратно. Азиз подбежал к нему, намереваясь поднять, но в этот момент на крепостной стене появился часовой.

Мальчик опустился на корточки, делая вид, будто завязывает шнурок чарыка. Он медлил, так как чувствовал: часовой продолжает смотреть вниз. Азиз снова развязал шнурок чарыка и вновь завязал его.

Часовой на стене продолжал стоять, очевидно ожидая, когда пастух посмотрит наверх.

— Эй, парень, гони отсюда свое стадо! — крикнул часовой.

Азиз замахал палкой и погнал коров вверх по противоположному склону.

Часовой, видя, что стадо удаляется, ушел со стены.

Азиз, не теряя времени, бросился к камню с запиской, поднял его и опять швырнул вверх. Удача! Камень, минуя прутья решетки, проскочил в камеру.

Обрадованный Азиз не верил своим глазам. Он почему-то был убежден, что записка снова вернется на землю.

Однако сквозь решетку просунулась чья-то рука и показала ему, Азизу, камень, но уже без записки.

Азиз облегченно вздохнул. Итак, он выполнил поручение Бахрама!

Когда часовой вновь показался на крепостной стене, пастуха и его стада в ущелье уже не было.

В мрачном, полутемном карцере царило молчание. Подавленный и угнетенный, Виктор сидел на нарах, понурив голову. Уныние овладело и его товарищами. Руки и ноги у них были закованы в цепи. Разговаривать никому не хотелось.

"Почему же все так произошло?" — мучительно размышлял Виктор. Ведь он много раз все продумал, все взвесил. С самого первого дня по прибытии в Закаталы он внимательно приглядывался к солдатам-революционерам. Он видел: многие из них — смелые, самоотверженные люди, готовые умереть за свое дело. Неужели среди них оказался предатель? А может быть, причиной поражения явилось какое-нибудь непредвиденное событие, чей-нибудь неосторожный шаг! И вот теперь они брошены в тюрьму, закованы в кандалы и о будущем их страшно подумать.

Прежде всего Виктор винил в неудаче самого себя. Его мучили угрызения совести. Разве смеет проигравший сражение командир осуждать своих солдат? Предположим, что их предали, допустим, в спину им был нанесен удар, но ведь он, руководитель восстания, должен был все предусмотреть заранее. Для него неясны были обстоятельства смерти Попенко… Большинство повстанцев не смогли взяться за оружие, так как восстание было обезглавлено… Но кто же он, предатель, продавший своих друзей и общее дело?