Восстание мазепинцев - [7]

(…) а при будущемъ общемъ мире всехь воюющихъ державъ положено поставить страну нашу въ то состояніе державъ, въ какомъ она была прежде владенія Польскаго, при своихъ природныхъ Князьяхъ и при всехь прежнихъ правахъ и преимуществахъ, вольную націю значущихъ».

Да, это, наверное, литературная версия (хотя и сомнительно — ведь сочинитель-краевед, настроенный против Мазепы, вряд ли бы вложил в его уста слова, которые характеризуют последнего с положительной стороны; это дает основание предполагать, что у него в руках была все-таки копия прокламации, распространенной в 1708 г.). Многие ее детали подтверждает П. Орлик в своем письме к С. Яворскому. Да и Д. Крман пересказывает услышанное им от мазепинцев, по сути, то же самое: «Созвав между тем приблизительно тридцать надежных полковников, он у них спросил: что нужно делать и к кому хотят они присоединиться?

Замки и ключи из дома семьи Кочубеев. Коллекция Батуринского государственного историко-культурного заповедника „Гетьманська столиця“.

Царь, дескать, все их вольности нарушил: наслал к казацким крепостям московское войско, каждого года требует большое количество коней, отказывается давать казакам обещанную плату, отторгнул перед тремя годами три полка, которые были до Козакии присоединенные с Воротинского воеводства. Наоборот — от шведского короля, который находится весьма далеко, их вольностям ничего не угрожает. Можно даже думать об их распространении. Король Карло тщательно соблюдает свое королевское слово, их не будет хотеть оставить, поскольку примут его превосходство. Он до сих пор постоянно побеждает, а он — Мазепа — есть уже на пороге смерти, но хочет все свои силы и всю свою кровь пожертвовать на спасение своей Коза-кии. После этого все с большой ответственностью присоединились к воле своего воеводы и, составив присягу молчания, отошли»[22].

Таких состыковок очень много. «Трагедію свою Батуринскую кончилъ онъ огнемъ и жупеломъ, — рассказывает автор „Истории Русов“. — Весь городъ и все публичныя его зданія, т. е., церкви и присудственныя места съ ихъ архивами, арсеналы и магазейны съ запасами, со всехъ сторонъ зажжены и превращены въ пепелъ. Тела избіенньїхь христіанъ и младенцевъ брошены на улицахъ и стогнахъ града „и не бе погребаяй ихъ!“ Менщиковъ, спеша отступленіемъ и бывъ чуждъ человечества, бросилъ ихъ на съеденіе птицамъ небеснымъ и зверямъ земнымъ».

Что это было в самом деле так, повествует в своем «Дневнике» Д. Крман, который вместе с войском прибыл в разоренный город на 7–8 день после его уничтожения:

«Приблизительно триста людей убежало через муры замка, но большинство были побиты. Мы лишь увидели задымленные мельницы, разваленные дома, человеческие трупы, которые были наполовину сожженные и окровавленные» (ПЩ. — С.43).

Далее, например, автор «Истории Русов» пишет: «Полковники (здесь он немножко ошибается, прилукскими казаками командовал наказной полковник. — Авт.) Прилуцкій, Носъ (…) выслали ночью изъ города Старшину своего, прозваніемн Соломаху, и велели ему, догнавши Меншикова на походе, сказать, чтобы они приступили къ городу предъ светоми и напали на указанное симъ Старшиною место, на которомъ разположенъ полкъ Прилуцкій, где самъ Полковникъ будетъ сидеть на пушке, окованный цепями, подъ видомъ арестанта, а войско его положится ничкомъ около валу».

В царской грамоте от 14 ноября 1708 г. читаем: «А ево, наказного полковника Носа, оставил он, вор и изменник Мазепа, в гарнизоне обще съ единомышленники ж своими изменниками с сердюцким полковником Чечелем (с) казаками того полку Прилуцкого в Батурине, приказал ему, дабы он наших царского величества великороссийских ратных людей в Батурин не пускал и с ними бился. А он, Иван, помня страх Божий обещание свое к нам, великому государю, по верности своей противу наших, царского величества ратных великороссийских людей не бился и там ворами и изменниками выбранными… бит был, окован и посажен… от генерала нашего, князя Александра Даниловича Меншикова, освобожден и послан в Прилуки, где також к нам, великому государю), показал свою верную службу»[23]

Остатки дворца Мазепы, срисованные голштинским дворянином, генерал-лейтенантом Фридрихом Вильгельмом фон Бергольцем во время путешествия императрицы Елизаветы в Киев. Национальный музей Швеции в Стокгольме.

Русские войска, как описывает автор «Истории Русов», войдя в Ромны, «руйновали свою невинную братію, Роменцевъ, прямо, какъ непріятелей своихъ. Жилища ихъ были раззорены и сожжены, скотъ отогнанъ и розданъ по арміи, какъ добычный, и все приведено въ запустеніе».

Это тоже соответствует реальности. Так, генерал Аларт 19 декабря 1708 г. сообщал Петру I о деяниях своих вояк в Ромнах: «… Все домы во всем городе разграблены, и ни ворот ни одних не осажено, ни главного караулу не поставлено, и ни малого порядку для унятия грабежу не учинено, и все салдыты пьяны… Також они сей город в 4-х или 5-ти местах зажгли»[24].

Цитируемое вами («Вступленіе Шведовъ въ Малоросію ни мало не похоже было на нашествіе непріятельское, и ничего оно въ себе враждебнаго не имело…») тоже имеет документальную основу. Когда шведы «пришли в большое село с 188 домами, которое носило название Отюша (Черниговщина. —