Воссоединенные - [46]

Раздается щелчок ножниц, и глава архивистов отступает назад, поднимая вверх красный браслет Самары. Девушка побледнела, но выглядит невредимой, лучи фонарей по-прежнему направлены на нее, рукав куртки завернут, и на месте браслета освещается лишь обнаженное запястье.

— Люди должны знать, — разносится по комнате голос архивиста, — что они могут доверять нам, когда приходят торговать. То, что здесь произошло, подрывает все наши устои. Теперь нам придется возместить стоимость товара.

Присутствующие уже выключили свои фонарики, и остался только голос главы архивистов, — лицо же оказалось погруженным в тень. — Оплачивать товар за кого-то другого — это не совсем приятное занятие для нас.

Затем она резко меняет тон, и происшествие можно считать оконченным. — Все могут возвращаться к своим делам.

Я не двигаюсь с места. Кто станет утверждать, что я не поступила бы, как Самара, если бы в мои руки попало что-то очень ценное для человека, который мне дорог?

Потому что, я думаю, именно это случилось с ней. Не стала бы она рисковать ради самой себя.

Я чувствую прикосновение к локтю и поворачиваюсь, чтобы узнать кто это.

Глава архивистов собственной персоной. — Идем со мной, — говорит она. — Я хочу кое-что показать тебе.

***

Крепко вцепившись в мою руку, она ведет меня между рядами стеллажей, через длинный коридор. Мы приходим в еще одну огромную залу, заставленную металлическими стеллажами, но на этот раз они полны. Усыпаны всякой всячиной, которая могла бы пригодиться любому человеку, каждый потерянный кусочек прошлого, каждый фрагмент будущего.

Одни архивисты мельтешат среди полок, другие стоят на охране. В этой комнате установлено дополнительное освещение: ряд ярко пылающих светильников на потолке. Я бегло оглядываю кейсы, коробки и контейнеры самых невероятных размеров. Понадобится карта, чтобы разобраться, что и как расположено в этом месте.

Я понимаю, куда мы попали, даже раньше, чем архивист объясняет мне, хотя я впервые попала сюда. Это Архивы. Ощущение почти такое же, когда видишь в первый раз самого Лоцмана; я всегда знала о существовании этого места, но, столкнувшись с ним лицом к лицу, мне хочется петь, плакать и сбежать одновременно.

— Архивы просто забиты сокровищами, — говорит архивист, — и мне известно о каждом из них.

При этом освещении ее волосы отливают золотом, как будто она сама одно из этих, охраняемых ею, сокровищ.

— Немногие люди имели возможность побывать здесь, — продолжает она.

С чего такая честь? — удивляюсь я.

— Через мои руки прошло очень много историй, — говорит архивист. — Мне всегда нравилась одна история о девочке, которой дали задание превратить соломинку в золото. Невыполнимая работа, но ей удалось это сделать, и не один раз. Вот на что похожа моя работа.

Женщина идет по проходу и снимает с полки какую-то коробку. Когда она открывает ее, я вижу уложенные рядами бруски, завернутые в бумагу. Она вынимает один из них и показывает мне. — Я бы пропадала здесь дни напролет, если бы могла. Именно в этом месте я начала свою деятельность в качестве архивиста: сортировала предметы и заносила их в каталог. — Она прикрывает глаза и глубоко вздыхает, и я неосознанно делаю то же самое.

Аромат, исходящий из коробки, кажется мне знакомым, но поначалу я не могу определить его. Сердце начинает колотиться, и внезапно на меня накатывает возмущение, неожиданное, неуместное. И приходит воспоминание.

— Это шоколад, — говорю я.

— Да, — подтверждает она. — Кода ты последний раз ела шоколад?

— На своем банкете Обручения, — отвечаю я.

— Ну, конечно, — она закрывает коробку, достает еще одну и открывает ее. Меня ослепляет блеск серебра, сначала я думаю, что это коробочки с банкета, но потом замечаю вилки, ножи, ложки. Затем другая коробка, упакованная с куда большей осторожностью, — внутри оказываются предметы из фарфора, белого, как слоновая кость, и хрупкого, как лед. Мы идем в другой ряд, и архивист показывает мне кольца с красными и зелеными, голубыми и белыми камнями. И следующий ряд, где она раскрывает книгу, столь богато украшенную картинками, что мне приходится сцепить руки, чтобы не дотронуться до страниц.

Сколько же здесь сокровищ. Даже если я никогда не куплю серебро или шоколад, я бы поняла того, кто захотел бы их приобрести.

— До эпохи Общества, — говорит глава архивистов, — людям приходилось пользоваться деньгами. Тогда существовали монеты — например, золотые, — и хрустящие зеленые бумажки. Они обменивались ими друг с другом, и деньги заменяли различные вещи.

— Как это работало? — интересуюсь я.

— Например, если я была голодна, — объясняет архивист,— то давала кому-нибудь пять этих бумажек, а взамен мне давали еду.

— Но что они потом делали с бумажками?

— Использовали их, чтобы получить что-то еще, — отвечает она.

— А на них было что-то написано?

— Нет. Ничего похожего на твои стихи.

Я трясу головой. — А зачем они так делали? — Свершать сделки по примеру архивистов кажется мне более логичной вещью.

— Они доверяли друг другу, — говорит архивист. — Но затем перестали.

Она медлит. Я не совсем понимаю, какого ответа она ждет от меня.

— Те предметы, что я тебе показываю, — продолжает она, — большинство людей считали ценными. И у нас хранятся сотни коробок, набитых специфичными товарами на самый изощренный вкус. Мы собираем их уже очень долгое время. — Она выводит меня из этого ряда и ведет в другой, где хранятся драгоценности. Приостановившись, она вытаскивает коробку. Но не открывает ее, а несет с собой подмышкой.