Воспоминания ветерана дивизии 'Grossdeutschland' - [3]

Восточный фронт

Когда я воевал на Восточном фронте, я был ранен четыре раза. Мои первые два ранения были получены зимой 1943-44, неподалеку от Нарвы, на российско-эстонской границе. Наш танк должен был охранять определенную зону вдоль края леса. Мы патрулировали этот сектор, в тот момент, когда в нас начала стрелять русская 152-мм артиллерия. Мы должны были перемещать свой танк после каждого второго или третьего залпа русских. Я выполнял обязанности наблюдателя (стоял, высунувшись из люка орудийной башни), когда один из их снарядов ударил прямо перед нашим танком. Взрывом вырвало каток и обездвижило танк. Спустя несколько часов нас оттащили батальонному ремонтному пункту. После того, как мы вылезли из танка и пришли в бункер, я решил выйти и забрать свои письменные принадлежности из танка, чтобы написать одно-два письма. Когда я собирался слезать с танка во второй раз, русский снаряд ударил прямо в наш танк. Шрапнель попала мне в правую сторону лица хотя и не слишком сильно. Медик в бункере просто вытащил шрапнель и забинтовал некоторые осколки я до сих пор ношу под кожей.

Рана не вывела меня из строя, и я подумал про себя: "слава богу, это совсем чуть-чуть". У меня было что-то вроде приятного предчувствия, что я могу получить нашивку за ранение, так как не собирался покидать поля боя. Кроме того, это было доказательством того, что я фронтовик.

Рудольф Зальвермозер возле своего StuG-III. Стрелкой помечен его командир, унтер-офицер Хоффман.

Во второй раз я был ранен всего несколько дней спустя. Мы участвовали в маневрах вдоль Нарвского фронта до того, как вступить в запланированное наступление к югу от Ленинграда. Во время этих маневров я был наводчиком штурмовой САУ (самоходной артиллерийской установки) это что-то вроде танка, башня которого заменена жесткой конструкцией. САУ, хотя ее орудие калибром 75 мм может поворачиваться только на 24 градуса по горизонтали, имела то преимущество, что у нее значительно меньший силуэт по сравнению с танком (САУ представляет собой небольшую цель, а так как орудие всегда смотрит вперед, то она всегда повернута к врагу наиболее укрепленной стороной).

В боевом отделении самоходки становилось жарко, поэтому я открыл маленькую стальную заслонку, закрывающую отверстие, через которое наводится орудийная оптика. Я это делал раньше много раз, чтобы подышать свежим воздухом, но внезапно я услышал пулеметную стрельбу и почувствовал теплое онемение в своей голове. Мой заряжающий наверное это увидел, потому что он закричал: "В Руди попали!" Командир приказал водителю сразу же развернуться и ехать назад. Позже, в разговоре с друзьями, я услышал от них - когда они меня увидели, подумали, что моя макушка оторвана, столько было крови. Однако, удивительно, что я был ранен, в то время как САУ не причинили никакого ущерба. Сначала мы подумали, что это снайперский снаряд, который рикошетом отскочил внутрь самоходки, но позже я узнал что один из наших пехотинцев, которые ездили на нашей САУ, начал стрелять по русским из своего MG-34, но соскользнул с брони и выпустил несколько пуль, попавших в нашу оптику и в наше боевое отделение. Еще хуже то, что мне сделали два противостолбнячных укола вместо одного, потому что врач не знал, что мне делали укол всего несколько дней назад. Моя реакция на вторую инъекцию была болезненной. Все мое тело начало чесаться, у меня появились рубцы, и было такое чувство, что по всему телу ползают мурашки. За эту вторую рану я получил удостоверение, несмотря на то, что оно не было вызвано вражеским огнем. Мне опять повезло, потому что через несколько дней после этого мой танк подорвался на мине во время "реального" сражения. Моя третья рана была получена во время моего второго фронтового дежурства, незадолго до покушения на жизнь Гитлера 20 июля 1944 г. Это было трагическое событие, потому что оно также не было вызвано вражеским огнем. Мы участвовали в сражении где-то в Литве, когда один из наших снарядов остался в стволе - он оказался бракованным. Когда снаряд застревает в стволе, по инструкции надо подождать, по крайней мере, семь секунд, извлечь дефектный снаряд и продолжать стрельбу. После того, как мы выждали достаточно времени, командир нашей самоходки приказал извлечь снаряд из казенника это заряжающий сделал вручную. Все что я помню о дальнейшем это то, что я увидел яркое иссушающее пламя. Я ничего не слышал, я не почувствовал взрыва, и честно говоря, не понял, что произошло. Я посмотрел назад на командира и увидел, что он упал мертвым. Водитель вылезал из своего отсека, который был под моим, говоря мне: "Вылезай! В нас попали!"

Я слез с брони так быстро, как только мог, и спрятался под самоходкой, за мной последовали заряжающий и водитель. У заряжающего была оторвана рука (прямо ниже плеча, и когда я попросил водителя, нет ли у него чего-нибудь, чтобы остановить кровотечение, раненый осознал свое положение и начал кричать: "Моя рука, моя рука, моя рука!". Потом я слышал, что он временно ослеп от вспышки при взрыве. Мне повезло больше. Хотя меня и отправили в полевой госпиталь на несколько дней, мои раны заключались только в нескольких попаданиях осколков в лицо (самый большой кусок был под правым глазом) и ожогов на правой руке и на правой стороне лица но не очень серьезных. Наш командир (обер-лейтенант) был сразу убит при взрыве. И опять, мы не понимали, что произошло, но позднее следствие установило, что это был наш дефектный снаряд. Видимо, когда заряжающий открыл камеру, чтобы извлечь его, медленно работавший запал поджег снаряд, и он взорвался внутри САУ.