Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 - [9]

Движущийся к фронту полк был явно небоеспособен. Некоторых солдат, больных или уставших, везли на телегах или, как мешки, несли на руках. Лошади в повозках были классические клячи из карикатурных картинок. До встречи с этим полком мы, солдаты, считали себя плохо укомплектованными и небоеспособными. Теперь же, глядя на этот несчастный, заживо погибающий без боя полк, в нас появилось двоякое чувство. С одной стороны перед солдатами проходящего полка у нас появилось к самим себе чувство эдакого сытого барского превосходства перед ними. С другой же стороны, глядя на них, мы видели свой жуткий, ничем не оправданный и не объяснимый конец. Зрелище было ужасное и оно действовало на сознание. Стрельба только разгоралась. Самолеты еще не летали. День только начинался. Усталый полк во что бы то ни стало спешил еще утром занять свои позиции. Глядя на них мы никак не могли понять, как это такая масса людей храбро идет, не боясь самолетов. Ведь уже день на дворе и не ровен час появятся самолеты. Шофер через дверцу машины начал было предупреждать солдат.

- Братцы! - Крикнул он. - А вы разве самолетов не боитесь?

Никто ничего не ответил, солдаты продолжали движение. Шли они то неровным строем, то отдельными большими толпами. Уставший организм, чтобы хоть как-то сохранить остаток сил, перестал реагировать на окружающее. Наверное им было все равно. Полковник же, так удачно доведший свой полк до фронта, по-видимому, решил, что оставшийся десяток километров до передовой он сумеет проскочить так же без потерь. Солнце еще не взошло. Высоко в небе появились первая "рама". Не обращая никакого внимания на движущуюся колонну войск, пролетела мимо.

- Ну, теперь надо отсюда сматывать удочки, да подальше. - Сказал лейтенант. - Поехали!

- Куда поедешь? Видите, вся дорога забита людьми. Давай лучше назад! - Ответил шофер. Солдаты в колонне тоже начали принимать меры предосторожности. Кто-то подал команду "воздух!"

Колонна вначале было рассыпалась, но, видя, что самолет уже улетел, снова собрались в строй и продолжали свое движение к фронту. Мы же стояли на месте и никак не могли выехать на дорогу. Не прошло и 10 минут, как началось неожиданное.

Откуда- то с большой высоты с душераздирающим воем на солдат посыпались бомбы. Солдаты быстро разбежались, укрылись. Самолеты, сбросив несколько сот, а может быть, и тысяч больших и мелких осколочных бомб, спустились ниже и стали поливать землю и солдат из пулеметов. За первой отбомбившейся партией самолетов сразу же появилась вторая такая же партия. Подходя к цели, самолеты вытянулись в длинную цепочку и по одному по очереди пикировали на колонну, на повозки. Выходя из пике, самолеты обстреливали их из пулеметов. С земли никто им не отвечал. Большие, двухмоторные самолеты с черными крестами на крыльях избивали беззащитных солдат, как хотели.

Потом, сделав холостой круг, как бы осматривая содеянное, выбросили листовки и улетели. Солдаты после бомбежки медленно стягивались к дороге в строй. У некоторых в руках были листовки. Листовки читать было строжайше запрещено. Однако после такого страха, наверное, позабыли выбросить. В листовках немцы хвалились своими победами, предлагали сдаться в плен, ругали жидов и коммунистов.

На одной из листовок была фотография. На ней было снято, как наши военнопленные хорошо живут в плену. Столы, накрытые белой скатертью. На столах в тарелках много хлеба и солдаты чего-то кушают из тарелок. Рядом ходит повар с половником и разливает ковшом в тарелки еду. На одной из таких листовок среди наших военнопленных сидит за столом сын Сталина и тоже кушает из тарелки. Было интересно смотреть такие листовки и фото. Все мы, конечно, понимали, что это все не так на самом деле. Что все это пропаганда, с помощью которой нас, солдат, пытались соблазнить. Однако метод соблазна был интересен. Было интересно знать, во что ценят тебя твои враги и на какую приманку рассчитывают, что ты клюнешь. Некоторые говорили, что, может быть, и в самом деле где-то кормят так, но ведь на фото сидит сын Сталина. А нам все равно одинаково, что здесь, что там плохо. Все-таки как здесь ни плохо, а все равно у себя дома всегда лучше. Себя мы считали людьми надежными, думали, что и вся наша армия такая. Потому иногда возникали споры. Мы рассуждали: на кого рассчитаны данные листовки. Если это враг, то он и без листовки убежит, а если это свой, то маловероятно, чтобы он мог клюнуть на такую дешевую приманку. Однако несмотря на запрет, было интересно читать вражеские листовки и мы их читали. Читали, правда, потихоньку. Другие же демонстративно не читали их и ругали тех, кто читает. Интересно знать, читали ли они сами их наедине, тайно, эти листовки. Рассыпавшийся после бомбежки полк собирался медленно. Солдаты были возбуждены и боялись, что самолеты могут вернуться снова. Потери были небольшие. Что не говори, а солдаты прятаться от бомбежек были обучены достаточно хорошо. Наверное, уже столько раз попадали под них пока дошли до фронта. Действовали они умело. Всю эту картину нам хорошо было видно из нашего убежища в большой воронке. Санитары подобрали раненых. Погрузили на повозки. Некоторых раненых несли на руках или на спине верхом. Кое-как построившись, полк двинулся к передовой. Убитых никто не подбирал. Они были брошены в поле на произвол судьбы и милость кого угодно. Собственно говоря, по дорогам и в полях лежало так много убитых и раненых, что они примелькались и никто на них не обращал внимания. Была такая суматоха, что даже живые не знали, куда им деться. Госпитали были переполнены. Под конец, бомбами они же превращены в щепки, а люди побиты. Всякий медперсонал погиб, частью разбежался. Не было ни одного приличного дома в деревнях, который уцелел бы. Бои были тяжелые. С каждой стороны в них участвовало по нескольку современных армий. Грохот был непрерывный и люди так привыкли к стрельбе и бомбам, что перестали обращать на них внимание. Казалось, что все это касается кого-то другого, а не тебя. Рядом с передовой, если туда не часто залетали пули и снаряды, крестьяне пахали землю, старухи пасли коров и ничего. Прятались только тогда, когда опасность угрожала явно. Может быть, в этом был смысл. Ведь села бомбили, в них шла война. В поле или в овраге, кому нужна старушка с коровой или козой. Вот она и сидит в овражке. Спокойно вяжет чулок и посматривает за коровкой. Снаряды-то в овраг не падают, они летят дальше, через овраг. Однако мы после такой бомбежки, которую получили на завтрак, сразу ехать не решились, обороняться от самолетов у нас было нечем. Немцы же, чувствуя безнаказанность, просто издевались над нами. С самолетов они бросали на нас пустые бочки, рельсы, гвозди. Иногда захватят в поле красноармейца, и начнется издевательство. Зная, что днем машина может погубить, лейтенант приказал загнать ее в кусты и замаскировать. Поставили мы ее в вишневом садике возле речки на окраине села. Делать нам самим было нечего, и каждый занялся чем угодно, лишь бы прошло время. Я с Мишкой пошел к раненому юноше-красноармейцу, что лежал возле санитарной машины. Юношу знобило, ему было плохо. Однако в нашем присутствии он приободрился, стал разговорчивым. Красноармеец рассказал нам, что он окончил 10 классов. Началась война и его взяли на фронт. Дома осталась одна мать, о которой он ничего не знает, так как дом попал в оккупацию и что после войны он снова хотел бы попасть домой. Поговорив некоторое время с раненым, Мишка как бы между прочим вспомнил.