Воспоминания - [42]

   С наступлением осени 1903 года М. Г. Савина возобновила свои просьбы по поводу постановки "Пустоцвета" и жаловалась на то, что дала уже авторше слово играть пьесу. При этом Мария Гавриловна не только обещала мне больше с авторшами не говорить, но соглашалась даже играть Ибсена -- только бы ей поставили "Пустоцвет". После долгих колебаний я уступил, ибо видел, что вопрос этот для нее был важен, а с ней необходимо было считаться--иначе весь сезон она бы мстила дирекции.

   Печать, зорко следившая за действиями дирекции, не замедлила отметить, что после всех разговоров о репертуаре Александрийского театра первый же сезон открывается "Пустоцветом". Обратились за разъяснениями к членам репертуарного совета.

   Эти последние объяснили, что пьеса эта репертуарным советом забракована, и если пойдет, то исключительно по настоянию М. Г. Савиной, которая членом совета не состоит. Савина, конечно, все это отлично знала. Играть пьесу ей хотелось, но признаться в том, что это ее выбор, она не желала, ибо понимала, что ей подобный выбор поставят в упрек. Она стала распространять слух, что играть "Пустоцвет" ее заставляет дирекция против ее воли, но так как она артистка дисциплинированная и не такая, как другие члены репертуарного парламента, то она обязана приказание дирекции исполнить. Это ее заявление случайно услыхал рецензент "Петербургской газеты" Розенберг. Розенберг, человек опытный и бывалый, зная от некоторых артистов суть дела, возмутился столь явной ложью и тиснул в "Петербургской газете" (9 сентября 1903 года) следующую заметку:

   Многим, вероятно, покажется странным, что, наряду с такими пьесами, как "Венецианский купец", "Эдип в Колоне", "Отец" Стриндберга, "Дочь моря" Ибсена и т. д., на Александрийской сцене могут идти какие-то "Пустоцветы", принадлежащие перу разных г-ж Персияниновых. Мы, однако, узнали, что дирекция здесь совершенно ни при чем. "Пустоцветы" обязаны своим появлением на репертуаре "образцовой" сцены одной из местных премьерш, и дирекция якобы "нарочно" не противилась желанию артистки. "Нарочно" в том смысле, чтобы публика сама оценила вкус премьерши. Какая, однако, тонкая дипломатия!

   Последнее замечание по поводу .дирекции было, однако, преждевременно. Дирекция в то время никакой дипломатией не занималась. Дипломатия началась, как мы увидим, потом.

   С этой вырезкой в руках ко мне явилась М. Г. Савина, а так как тогда она была уже на ножах с одним из администраторов Александрийского театра, заведующим труппой П. П. Гнедичем, ею же не так давно рекомендованным (на место ненавистного за свое расположение к Комиссаржевской Карпова), то Савина, показывая мне эту заметку, страшно расстроенная и взволнованная, объявила, что заметка эта напечатана, по ее убеждению, со слов П. П. Гнедича корреспондентом газеты Розенбергом, который часто бывает в Александрийском театре, где она его неоднократно встречала. Савина при этом добавила, что подобного к себе отношения допустить не может и требует, чтобы дирекция напечатала опровержение, заявив, что "Пустоцвет" ставится по желанию дирекции. Выходило, что дирекция, прикрывая тонкий вкус Савиной, должна была напечатать явную ложь и признать, что она сочувствует именно тому репертуару, против которого начала борьбу.

   Но Савина не просила, а требовала и угрожала отставкой. Мне в конце концов все это надоело. Если бы я мог серьезно думать, что Александрийский театр лишится такой выдающейся артистки, я, конечно, согласился бы на напечатание опровержения, тем более что шила в мешке не утаишь, все равно никто подобному опровержению не поверит. Однако с печатанием опровержения я решил выждать. Ясно было, что чем позже оно появится, тем менее будут ему верить. Начались нескончаемые телефоны, переговоры, газетные статьи, заметки и письма. Все они у меня сохранились.

   Наконец 13 сентября я получил от Савиной письмо следующего содержания:

   Милостивый государь,

   Владимир Аркадьевич.

   После поданного мною Вам вчера заявления об отставке и окончив мои обязательства вчерашним спектаклем, я не считаю себя более на службе. Если же Вы признаете необходимым иметь какие-либо объяснения со мною, то я покорнсйше прошу Ваше превосходительство назначить мне время, когда Вам угодно будет посетить меня.

   М. Савина

   Непосредственно за этим Юрий Беляев написал свою знаменитую статью в "Новом времени" под названием "Она в отставке", в которой, между прочим, писал, что можно Александрийский театр от Савиной отставить, но не Савину от Александринки, а далее и все газеты, одна за другой, принялись писать о Савиной -- кто за, кто против.

   Не на шутку перепугался и П. П. Гнедич: он стал получать анонимы с угрозами, что при выходе из театра, как виновник инцидента, будет убит.

   Ясно было, что Савина зарвалась. Положение ее после подачи в отставку становилось день ото дня все более глупым и безвыходным, потому что уходить-то она совсем не собиралась. Питая к ней глубокое уважение не только как к выдающейся артистке, но и как к доброй, в сущности, хоть и взбалмошной женщине, я решил помочь ей выйти из создавшегося положения, и хотя сам в Каноссу по ее призыву не пошел, [35] но послал к ней управляющего конторой Г. И. Вуича с заявлением, что дирекция сдается на ее милость и усмотрение и готова написать любое опровержение, даже больше, чем она требует, лишь бы только не терять ее из состава труппы.