Воспоминания театрального антрепренера - [2]

Будучи восьми лет, я пел на клиросе в церкви Всех Святых, на Дворцовой улице, и обладая верным слухом, музыкальною памятью и недурным альтом, я сделался заметным певчим и встретил как со стороны причта, так и со стороны прихожан, поощрение, выражавшееся пока в ласках…

Антрепренер костромского театра, Василий Евграфович Обрезков, богатый помещик, имевший более 800 душ крестьян, услыхав мое пение в церкви, пристал к моему отцу, чтобы он разрешил мне выступить в его театре, в партии мальчика в старинной опере «Русалка». Обрезков объяснил надобность во мне тем, что ни один из мальчуганов его дворни, и дворни генерала Карцева, не оказывается способным к музыке и не может справиться с незначительным в вокальном отношении номером оперы. Отец согласился и, по просьбе Обрезкова, повел меня в театр смотреть первую часть «Русалки», которая состояла из четырех частей, исполнявшихся не в одно представление разом, а дробившихся на четыре отдельные. Из посещения театра, по мнению антрепренера, я должен был вынести понятие об элементарных условиях сцены и ознакомиться с технической стороной исполнения. В первой части у меня выхода не было; я должен был выступить во второй…

Труппа Обрезкова состояла почти только из его дворовых и отчасти дворовых Александра Степановича Карцева, генерала в отставке, тоже богатого костромского помещика, мецената и любителя изящных искусств, которому принадлежал и театральный оркестр, состоявший из семидесяти музыкантов, во главе с немцем-капельмейстером, получавшим солидное жалованье от своего патрона. Кроме оркестра, Карцев имел два хора, специально церковные, мужской и женский, которые тоже изредка принимали участие в театре. Александр Степанович положительно благодетельствовал Обрезкову, не взимая с него ни копейки ни за актеров, ни за оркестр, ни за хоры. При таких благоприятных условиях, разумеется, антрепренеру было очень выгодно содержание театра, особенно если принять во внимание ничтожную стоимость помещения и совершенно бесплатную труппу. За то и места были баснословно дешевы, так что ни для какого бедняка не было затруднением посещать спектакли.

Многие из дворовых актеров Обрезкова были положительно талантливыми личностями и не даром пользовались расположением публики, смотревшей на крепостных комедиантов надменно и с пренебрежением. Из актеров по специальности, не принадлежавших к дворне Обрезкова или Карцева, были только двое — бывший артист московского Малого театра Ширяев и дворянин Василий Карпович Васильев, позднее поступивший на сцену петербургского казенного театра. Оба они были очень талантливы и ценились костромичами по достоинству. Следует упомянуть об оригинальном составлении афиш в то время: дворовых прописывали прямо именем и прозвищем, а актеров с воли или людей принадлежащих к привилегированным классам общества, называли только по фамилии, перед которой выставлялась буква г., обращавшая на себя особенное внимание публики, привыкшей видеть перед собой только невольных исполнителей. Писались, например, афиши так:

Простаков — Андрей Волков.

Простакова — Маланья Найденая.

Митрофан, недоросль — Иван Кошелев.

Скотинин — Г. Васильев и т.д.

На меня театр произвел восторженное впечатление, и я с лихорадочным наслаждением следил за действиями актеров на сцене, искусно передававших различные душевные состояния, порывы, любовь, страх, ненависть. Особенно приковала мое внимание такая же маленькая девочка, как и я, игравшая роль Лиды, дочери русалки Лесты. С этой минуты я полюбил театр всею силою души и эта любовь сохранилась во мне на всю жизнь.

Во второй части «Русалки» я вместе с Лидой появлялся на сцене из волшебного яйца и пел дуэт, очень не сложный в музыкальном отношении. Слова этого дуэта в моей памяти сохраняются до сих пор:

«Нас пара. Мы будем

Примером других (?)

Целуемся, любим

Не меньше больших.

Мы так же умеем

Резвиться, плясать.

Но только не смеем

Себя показать».

Благодаря своему слуху, я быстро усвоил мотив и с двух репетиций бойко провел свою роль, за что удостоился больших похвал Обрезкова и получил от него в подарок талер, имевший цену четыре с полтиной на ассигнации. Этот первый заработок я долго сохранял, как дорогое воспоминание моего детства, но пожар Кронштадтского театра четверть века тому назад истребил его вместе со всем моим имуществом.

После удачного исполнения партии в «Русалке», мне стали поручать все детские роли, которые в старинном репертуаре встречались чаще, нежели в нынешнем. Но за них мне не полагалось уже никакого вознаграждения, кроме любезных слов, которыми наделял меня Карцев.

Отец, умирая, оставил меня, мальчика одиннадцати лет, главою семейства, состоявшего из пяти душ. Положение наше было ужасно — средств к существованию никаких. И если бы не Обрезков, взявший меня к себе на службу в качестве актера на десятирублевое жалованье, то всем нам грозила роковая перспектива, осложнявшаяся старостью матери и малолетством моих трех сестер. Времена были удивительно дешевые и на мое десятирублевое (ассигнациями) содержание могла существовать семья, разумеется, не позволяя себе особой роскоши и излишеств, но вполне сыто и достаточно.