Воспоминания советского посла. Книга 2 - [57]

— Какая жизнь здесь была, когда я первый раз попал в Лондон перед войной! Какие блестящие балы давались вот в этом самом здании, где мы с вами сейчас находимся! Какие веселые карнавалы устраивались! Какие люди сюда собирались! Сколько могущества, славы, богатства видели эти стены!… Все прошло, как сон! — Франкенштейн глубоко вздохнул и, точно выходя из транса, вернулся на землю. Я нашел наше посольство после окончания войны, — продолжал посланник, — в большом запустении… Страшно вспомнить! Вот уже 12 лет, как я прилагаю все усилия к тому, чтобы его восстановить, возродить, но это теперь так трудно. Государство наше стало маленьким и бедным. Денег нет. На ремонт не хватает. Все постепенно разрушается, а я ничего не могу сделать. Это бессилие горше всего…

Я не прерывал скорбных излияний Франкенштейна, а они текли, как тихий ручей.

— В сущности, это здание для нас сейчас велико… Оно было впору для обширной империи, существовавшей до 1914 года. Но для государства с семью миллионами жителей такое посольство роскошь… Мне не хочется, однако, отказываться от старого дома, с которым связано столько дорогих воспоминаний — государственных и личных…

Да, Франкенштейн был весь в прошлом. В своих воспоминаниях «Facts and features of my life», опубликованных в Лондоне в 1939 г., он сам, между прочим, пишет:

«Казалось, экзамен (для поступления на дипломатическую службу, который он выдержал в 1903 г. — И. М.) открывал предо мной дорогу к уверенному будущему. Даже если бы Австрия оказалась вовлеченной в войну, все-таки, — думалось мне, — монархия, существующая тысячу лет и пережившая много трудных военных кампаний, уцелеет как политическое выражение национального бытия. Я мог поэтому надеяться в дальнейшем служить своей стране в качестве посланника, может быть, даже посла, а затем, подобно моему отцу, выйти в отставку и пронести вечер моей жизни на положении тайного советника и члена верхней палаты парламента, дыша приятной и интересной атмосферой искусства и политики в имперской столице. Увы! Человек предполагает, а бог располагает! Как все иначе вышло!»

Здесь весь Франкенштейн: аристократ, монархист, католик, корнями своими ушедший в социально-политические пласты далекого прошлого. История жестоко расправилась со всем тем миром, в котором вырос и в котором собирался умереть Франкенштейн. Великой империи, которой он хотел служить, не стало. Старинная австрийская аристократия, которая его породила, распалась и рассыпалась. Тысячелетняя монархия, на жизнеспособность которой он так рассчитывал, рухнула. Осталась одна католическая религия, и Франкенштейн судорожно ухватился за этот последний якорь опасения. Добрый католик с молодости, он стал особенно набожным после первой мировой войны. И чем больше сгущались тучи на европейском горизонте, чем труднее делалось положение Австрии, том сильнее он впадал в состояние, близкое к религиозному мистицизму. Помню, однажды, незадолго до второй мировой войны, мне пришлось выступать вместе с ним и другими послами на одном собрании, посвященном столь прозаическому вопросу, как вопрос о расширении изучения иностранных языков. Речь Франкенштейна была похожа на молитву и на исступленный призыв к богу. Даже англичане, которые, вообще говоря, не прочь апеллировать к небу в публичных выступлениях, были шокированы слишком «папистским» тоном австрийского посланника.

Но в этом в сущности но было ничего удивительного. Приехав в Лондон в 1920 г., Франкенштейн оказался у разбитого корыта. Ему приходилось представлять здесь не великую державу, с мнением которой считаются в европейском концерте, а маленькое, слабое государство, неуверенно балансирующее на краю пропасти. В 20-х годах Франкенштейн должен был вымаливать у победителей денежные субсидии для предупреждения финансового банкротства Австрии. В 30-х годах положение еще более ухудшилось: с приходом Гитлера к власти Франкенштейну пришлось обивать пороги английских министерств в страхе за самое существование Австрии. Несмотря на это, Австрия все-таки погибла.

Надо отдать справедливость Франкенштейну, с чисто дипломатической точки зрения, он был очень хороший посланник. Располагая совершенно ничтожными политическими ресурсами, Франкенштейн очень ловко и искусно вел свою игру. Он умел использовать в австрийских интересах всякую, даже самую маленькую, возможность. Особенно это относилось к искусству. Будучи сам любителем музыки, Франкенштейн превратил свое посольство в центр музыкальной и артистической жизни, где встречались английские и австрийские певцы, композиторы, актеры, режиссеры, художники и другие служители искусства. Устраиваемые Франкенштейном музыкальные вечера, фестивали, выставки и т. п. были очень популярны и славились высоким качеством. Все это создавало около австрийского посольства особый ореол. О нем много говорили, его выделяли из скучной вереницы дипломатических представительств второстепенных стран и ставили вровень с посольствами великих держав. Так, с помощью муз Франкенштейн до известной степени компенсировал недостаток политического влияния послевоенной Австрии. Но будь этого, его посольство просто превратилось бы в маленькую захудалую канцелярию по австрийским делам.