Воспоминания советского посла. Книга 2 - [230]

.

Совсем иначе ведет себя Берлин. Тройные переговоры, и в частности соглашение о посылке английской и французской военных миссий в Москву, вызывают все возрастающую тревогу в кругах гитлеровского правительства, Оно лихорадочно обсуждает и пытается пустить а ход различные меры, способные, по его мнению, сорвать или но крайней мере оттянуть подписание тройственного пакта. Во второй половине июля возобновляются прерванные тремя неделями раньше торговые переговоры между Германией и СССР, и на этот раз немецкая сторона охотно идет навстречу советским пожеланиям.

26 июля уже известным нам Шнурре по прямому указанию свыше устраивает в Берлине обед для Астахова и советского торгпреда в Германии Бабарина. На этом обеде Шнурре усердно доказывает, что между Германией и СССР вполне возможны хорошие отношения, и даже конкретно намечает последовательные стадии их улучшения. Шнурре утверждает далее, что Германия готова пойти на далеко идущее соглашение с СССР по всем проблемам «от Балтийского моря до Черного».

Что же отвечают на это советские гости Шнурре? Цитирую собственную запись Шнурре:

«Астахов, полностью поддерживаемый Бабариным, находил намеченный (Шнурре. — И. М.) путь, к сближению с Германией соответствующим жизненным интересам обеих стран. Однако он подчеркивал, что темп развития при атом, вероятно, должен быть постепенным. Национал-социалистическая внешняя политика угрожает Советскому Союзу. Астахов упомянул «Антикоминтерновский пакт», наши отношения С Японией, Мюнхен и полученную нами там свободу рук в Восточной Европе. Политические последствия всего этого неизбежно обращаются против СССР. Москве нелегко поверить, что политика Германии в отношении Советского Союза приняла другой курс. Изменение в ее настроениях может произойти только постепенно»[280].

Как видим, советские представители в Берлине с большой осторожностью относятся к речам нацистской сирены и уж во всяком случае и своих высказываниях не выходят за рамки вполне законного стремления содействовать улучшению отношений между двумя странами.

А вот любопытная оценка общей позиции Советского правительства в отношении германских авансов, которую находим в телеграмме Вейцзекера Шуленбургу от 29 июля:

«Было бы важно выяснить, находят ли в Москве отклик заявления, сделанные Астахову и Бабарину (на обеде 28 июля. — И. М.). Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его и этом отношении… И если окажется, что Молотов отбросит свою сдержанность, которую он до сих пор проявлял, то вы можете сделать дальнейший шаг вперед» (подчеркнуто мной. — И. М.)[281].

Итак, по мнению германской стороны, Советское правительство в течение апреля — июля не откликалось на акты немецкой дипломатической оффензивы.

Неделю спустя со стороны Германии делается новый и очень важный шаг. 3 августа, как раз в те дни, когда английская и французская военные миссии неторопливо собирались ехать в Москву, Риббентроп приглашает к себе Астахова и делает весьма важное заявление. Тот факт, что «сам» министр иностранных дел принимает у себя «поверенного в делах», на дипломатическом языке означает крайнюю срочность и важность этого демарша. Риббентроп заявляет, что возможна радикальная перестройка германо-советских отношений на базе двух основных условий: а) невмешательства во внутренние дела друг друга и б) отказа (СССР. — И. М.) от политики, направленной против германских интересов. Риббентроп заверяет Астахова в добром расположении германского правительства к Москве и при этом прибавляет, что если бы Москва пошла навстречу германскому правительству, то «не было бы проблемы от Балтийского моря до Черного, которая не могла бы быть урегулирована между ними».

Астахов, даже по записи Риббентропа, остается очень осторожен в своих ответах, никак не ангажируется и только заявляет, что, «как он думает, Советское правительство хочет проводить политику взаимопонимания с Германией». Это, конечно, не стоит в каком-либо противоречии с возможностью заключения тройственного пакта.

Сообщив о своем разговоре с Астаховым Шуленбургу, Риббентроп для сведения самого посла прибавляет:

«Поверенный в делах, который казался заинтересованным, несколько раз пытался свести разговор к более конкретным вопросам, но я дал ему понять, что буду готов стать более конкретным лишь в том случае, если Советское правительство официально заявит о том, что оно принципиально признает желательность нового характера отношений. Если Астахов получит инструкции в этом духе, мы, со своей стороны, будем заинтересованы в скорейшем заключении окончательного соглашения»[282].

На следующий день, 4 августа, Шуленбург по предписанию Риббентропа излагает советскому наркому иностранных дел все то, что накануне Риббентроп сказал Астахову. Как же советский нарком реагирует на слова германского посла?

Шуленбург сообщает в Берлин, что нарком заявил о положительном отношении Советского правительства к заключению экономического соглашения между обеими странами, высказал мнение, что пресса обеих сторон должна воздерживаться от выступлений, способных обострить отношения между ними, и признал желательность постепенного восстановления контактов по культурной линии. Далее Шуленбург пишет: