Воспоминания - [27]

Из-за этой деятельности я пропускал все митинги, где выступал Гитлер, за исключением его речей по вопросам культуры, которые он сам часто называл вершинами ораторского искусства и над которыми он систематически работал уже на Оберзальцберге. В то время я восхищался этими речами, а именно, как я считал, не столько из-за ораторского блеска, сколько из -за их продуманного содержания, их уровня. В Шпандау я решил перечитать их, выйдя на свободу, потому что я думал найти здесь что-нибудь из своего бывшего мира, что бы не отталкивало меня; но я обманулся в своих ожиданиях. В условиях того времени они много говорили мне, а теперь казались бессодержательными, недтнамичными, плоскими и ненужными. Они однаруживали стремление Гитлера мобилизовать понятие культуры, заметно извратив его смысл, для своих целей власти. Мне было непонятно, как это они могли когда-то произвести на меня такое глубокое впечатление. Что это было?

Я также никогда не пропускал постановки «Мейстерзингера» с ансамблем Берлинской государственной оперы под управлением Фуртвенглера по случаю открытия съездов. Можно было бы подумать, что такое гала-представление, сравнимое только с Байройтскими фестивалями, собирало огромное количество людей. Свыше тысячи представителей партийной верхушки получали приглашения и билеты, но они, по-видимому, предпочитали собирать информацию о качестве нюрнбергского пива и франкского вина. При этом каждый, наверное, надеялся на то, что другой выполнит свой партийный долг и высидит всю оперу: вообще существует легенда, что партийная верхушка интересовалась музыкой. На самом же деле ее представители были неотесанными, индиферентными типами, для которых классическая музыка значила так же мало, как и искусство и литература вообще. Даже немногие представители интеллигенции среди высших чинов Гитлера, вроде Геббельса, не посещали такие мероприятия, как регулярные концерты Берлинской филармонии под управлением Фуртвенглера. Здесь из всей элиты можно было встретить только министра внутренних дел Фрика; сам Гитлер, вроде бы обожавший музыку, с 1933 г. появлялся в Берлинской филармонии только в редких официальных случаях.

Все вышесказанное делает понятным то, что на этом представлении «Мейстерзингера» в 1933 г. в Нюрнбергской опере зал был почти пуст, когда в правительственной ложе появился Гитлер. Он был крайне рассержен, потому что, как он заявил, нет ничего более оскорбительного и тяжелого для актера, чем играть перед пустым залом. Гитлер приказал выслать наряды с заданием привести в оперу высоких партийных функционеров с их квартир, из пивных и ресторанов, но все равно не удалось заполнить зал. На следующий день в оргкомитете рассказывали многочисленные анекдоты о том, где и при каких обстоятельствах взяли отсутствовавших.

После этого Гитлер на следующий день приказал не любящим театр партийным бонзам присутствовать на праздничном спектакле. Они выглядели скучающими, многих явно одолевал сон. Гитлер также считал, что жидкие аплодисменты далеко не соответствовали блестящей постановке. Поэтому с 1935 г. партийную массу заменили гражданской публикой, которая должна была приобретать билеты за большие деньги. Только таким образом удалось добиться необходимой актерам «атмосферы» и аплодисментов, которых требовал Гитлер.

Поздно вечером я возвращался после приготовлений к себе домой, в гостиницу «Дойчер хоф», снятую для штаба Гитлера, для гау— и рейхсляйтеров. В ресторане гостиницы я регулярно встречал группу старых гауляйтеров. Они дебоширили и пили, как наемники, громко говорили о том, что партия предала принципы революции, предала рабочих. Эта фронда показывала, что идеи Грегора Штрассера, в свое время возглавлявшего антикапиталистическое крыло в НСДАП, все еще жили, хотя бы и сводились теперь лишь к фразам. Но только под воздействием алкоголя они вспоминали свой революционный энтузиазм.

В 1934 г. во время работы съезда в присутствии Гитлера впервые были устроены показательные учения. В тот же вечер Гитлер официально посетил солдатский бивак. Бывший ефрейтор, он, казалось, попал в знакомый ему мир, присел к солдатскому костру, шутил направо и налево в кругу солдат. Гитлер вернулся после этого посещения расслебленным и за непродолжительным ужином рассказывал некоторые примечательные подробности.

Между тем Главное командование сухопутных сил вовсе не пришло в восторг от этого. Его адъютант при Гитлере Хоссбах говорил о «нарушениях дисциплины» солдатами, в присутствии главы государства нарушивших парадное построение. Он настаивал на том, чтобы в следующем году не допускать подобных интимностей, как противоречащих достоинству главы государства. Гитлер в кругу своих близких сердился на эту критику, но уступил. Меня удивила чуть ли не беспомощная пассивность Гитлера, когда эти требования выражались в энергичной форме. Может быть, его вынуждало к эттому диктуемое соображениями тактики осторожное отношение к вермахту и то, что он еще не совсем осознал себя как главу государства.

Во время подготовки съездов я встретился с женщиной, которая произвела на меня сильное впечатление еще в студенческие годы. Это была Лени Рифеншталь, исполнительница главных ролей и режиссер известных фильмов о горах и лыжном спорте. Она получила задание Гитлера делать фильмы о съездах. Единственная женщина — официальное лицо в партийном механизме, она часто противостояла партийной организации, поначалу готовой взбунтоваться против нее. На политических руководителей традиционно неприемлющего женщин движения уверенная в себе женщина, без стеснения командовавшая этим мужским миром как ей было нужно, действовала, как красная тряпка на быка. Чтобы сбросить ее, плели интриги, клеветали на нее Гессу. И все же после первого фильма о съезде, ставшего даже для сомневающихся из окружения Гитлера свидетельством профессионального мастерства режиссера, нападки прекратились.