Воспоминания русского Шерлока Холмса. Очерки уголовного мира царской России - [20]

– Так, – сказала портниха, – понимаю. Вас, стало быть, на «ландыш» потянуло.

– Вот именно! Вот именно!

– Ну что ж, опишите ваш вкус, может, и найдем.

Покачав головой, я ответил:

– Просто не знаю, как и описать, дело нелегкое. – Подумав, я продолжал: – Найдите вы мне, Марья Ивановна, этакую блондиночку лет 15, с фарфоровым личиком, льняными волосами, точеными ручками и ножками, с эдакими большими синими глазами, и чтобы в глазах этих была постоянная жемчужная слеза. Покажешь ей палеи – она плачет, покажешь ей два – рыдает, а главное, чтобы по внешнему виду была бы ангелом чистоты и непорочности, – продолжал я, все более увлекаясь, – но, вы понимаете, дорогая моя, что ангелом небесным она должна быть лишь по виду, на самом же деле в ней должен дремать никем не разбуженный еще темперамент гетеры, Мессалины, ну, словом, посмотришь на нее, и дух захватывает.

И, закатив глаза, я, симулируя экстаз, судорожно скомкал левой рукой скатерть, правой ущипнул Знаменскую выше локтя, одновременно лягнув ее пребольно под столом.

– Ой, да что вы! Никак, меня за ангела принимаете? – взвизгнула она, но, быстро успокоившись, заявила: – Хоть заказ ваш не из легких, но понятный. А то иной раз среди вашего брата такие привередники попадаются, что не дай ты, Господи! – И, опрокинув еще один стакан залпом, она продолжала: – Вот месяца два тому назад пристал ко мне эдакий ядовитый слюнявый старикашка: достань да достань ему хроменькую, да еще со стоном…

– То есть как это так? – удивился я.

– Да так, говорит, пусть себе хромает и стонет, хромает и стонет. Ну что ж, думаю, мне наплевать – пусть стонет. Подыскала я ему нужную – у ней от природы одна нога покороче другой, – ну, конечно, предупредила ее насчет стенания: устроили смотрины, оглядел ее со всех сторон мой старик да и забраковал: хоть она и хроменькая, а хромает не по-настоящему, как-то, говорит, ногу волочит, а настоящего приседания в ней нет, опять же турнюром не вышла. Я перебил ее и спросил:

– Ну так как же, Марья Ивановна, состряпаете вы мне это дело?

– Отчего же, – говорит, – можно, ежели на расходы не поскупитесь.

– А сколько вы с меня возьмете? Она с минуту подумала:

– Хлопот тут немало предстоит. Опять же и риску много. Ведь в случае чего тут и каторгой пахнет. Одним словом, возьму с вас – 500 целковых, меньше ни гроша. Это, так сказать, моя часть. Окромя этих денег, конечно, придется уплатить и «ангелу». Ну, да там ваше дело, сговоритесь с ним сами. А главный расход пойдет на Петра Ивановича, он живоглот и меньше как за тысчонку беспокоиться не станет.

Я, насторожившись, спросил:

– А кто такой этот Петр Иванович?

– Да есть у меня тут знакомый человек – специалист по этой части, ловкач первосортный, весь город он знает. Если у какой-либо бедной вдовы хорошенькая дочка подрастает, Петр Иванович тут как тут, коршуном вьется да поджидает добычу. То многосемейных родителей в нужде подкупает, то саму девчонку апельсином соблазнит…

Я, почесав затылок, как бы поколебался, а затем решительно сказал:

– Ладно! Торговаться не буду. Деньги из банка получены, куда ни шло, ассигную на все про все 2 тысячи. Черт с ними!

И, вынув из бумажника 100-рублевую бумажку, я разложил ее перед портнихой:

– Вот вам пока задаточек, – действуйте.

Знаменская жадно схватила бумажку, засунула ее за корсаж и проговорила:

– Что ж, не будем откладывать дело надолго. Желаете, так мы сейчас же махнем на извозчике в заведение Петра Ивановича.

Я поглядел на часы, было 11.

– Что ж, время не позднее, делать мне нечего, спать мне не хочется – едем!

Портниха крикнула деткам:

– Доедайте и допивайте здесь все без нас, а потом только приберите хорошенько, а я ужо вернусь.

Мы сели с ней на извозчика и покатили по Пешей, спустились по Московской, пересекли рынок и свернули в какую-то маленькую улицу направо, позднее оказавшуюся Рыночной. Всю дорогу полупьяная портниха томно прижималась ко мне, икала, млела, словом, невольно вспоминал я, господин начальник, данное ей прозвище – жаба. Мы подъехали к 4-му дому от угла Московской. Одноэтажная деревянная постройка с красным фонарем в окне. Портниха позвонила и принялась стучать каким-то, видимо, условным стуком. Дверь нам распахнул широкоплечий детина саженного роста. Мы прошли через сени и вошли в прихожую. Здесь нас встретили, по-видимому, хозяин с хозяйкой. Знаменская сейчас же затрещала:

– А я вам, Петр Иванович, гостя дорогого привезла, – причем на прилагательном сделала усиленное ударение.

Петр Иванович засуетился, стал расшаркиваться и не без витиеватости промолвил:

– Милости прошу к нашему шалашу!

Знаменская заметила:

– В салон они пройдут опосля, а теперь дело к вам важное есть, поговорить бы надо.

– В таком разе пожалуйте сюды, – и он небольшим коридорчиком, выходящим из прихожей, напротив «салона», провел нас в какую-то комнату довольно своеобразного вида: тут была и мягкая мебель, и письменный стол с альбомами, и двуспальная кровать, и множество зеркал на всех стенах.

Петра Ивановича сопровождала толстая, разряженная женщина чрезвычайно антипатичного вида, оказавшаяся действительно хозяйкой. Запирая двери, он что-то шепнул Знаменской, на что портниха успокоительно промолвила: