Воспоминания русского дипломата - [300]

Между тем задача истинного христианства, верных сынов Церкви – это распространить ее на все человеческие отношения, на весь мир. Это не есть теократия, ибо в понятии власти заключается, хотя бы и оправдываемое необходимостью принуждение, а Церковь есть совершенная свобода. В постановке этой задача – внешней теократии сказалось в свое время крушение средневекового папства.

Задачи христианства и Церкви по существу внутренние, а не внешние. В этом глубокое их различие с методами государственными и революционными.

В своих речах, посвященных памяти Достоевского, Владимир Соловьев указал на это различие, которое он считал существенным элементом жизнепонимания великого русского писателя. «Мир не должен быть спасен насильно. Задача не в простом соединении всех частей человечества и всех дел человеческих в одно общее дело. Можно себе представить, что люди работают вместе над какой-нибудь великой задачею, и к ней сводят и ей подчиняют все свои частные деятельности, но если эта задача им навязана, если она для них есть нечто роковое и неотступное, если они соединены слепым инстинктом или внешним принуждением, то, хотя бы такое единство распространялось на все человечество, это не будет истинным всечеловечеством, а только огромным «муравейником».

Таков идеал социализма. Он «принимается независимо ни от какой внутренней работы самого человека, – он состоит только в некотором заранее определенном и извне принудительном экономическом и социальном строе жизни; поэтому, все, что может человек сделать для достижения этого внешнего идеала, сводится к устранению внешних же препятствий к нему. Таким образом сам идеал является исключительно только в будущем, а в настоящем человек имеет дело только с тем, что противоречит этому идеалу, и вся его деятельность от несуществующего идеала обращается всецело на разрушение существующего, а так как это последнее держится людьми и обществом, то все это дело обращается в насилие над людьми и целым обществом. Незаметным образом общественный идеал подменивается противообщественной деятельностью. На вопрос: что делать, получается ясный и определенный ответ: убивать всех противников будущего идеального строя, т[о] е[сть] всех защитников настоящего».

Читая эти строки, можно подумать, что Соловьев, как будто, имел перед глазами эволюцию большевизма.

* * *

Мы видели, что Всероссийский Церковный Собор положил начало обновлению нашей церковной жизни. Важны те новые формы, которые он выработал, но еще важнее дух, который одушевлял членов этого Собрания и который был, как бы, предвестником общего религиозного подъема. Собор наметил вехи, установил программу, – осуществление ее впереди. Необходимо, прежде всего, заложить самую малую ячейку – приход, который должен лечь в основу церковной пирамиды. Не менее нужно завершение приходской жизни оживлением епархии, приближением епископа к своей пастве, установлением между ними живой непосредственной связи, как это было в древней Церкви, как это можно и теперь кое-где наблюдать на Востоке. Для этого требуется дробление существующих обширных епархий, умножение их числа. И всему этому двигателем и будителем должен быть периодически собирающийся Поместный собор. Конечно, это лишь внешние рамки. Они получают весь свой смысл, только изнутри, озарившись пламенем любви и веры.

Расцвет местной Церкви требует деятельного братского общения с другими поместными Церквами. Православный Восток давно застыл в своей неподвижности. Вселенская идея обросла национальными наслоениями. Отдельные Церкви замкнулись в своем одиночестве. Я приведу здесь отрывок из письма ко мне, одного весьма осведомленного наблюдателя жизни на Балканах, живо интересующегося церковными вопросами: «К глубокой нашей скорби, мы должны признать, что единства этого (т[о] е[сть] Православной церкви) нет вовсе, а есть «Православие Русское», «Православие Сербское», «Православие Греческое», «Православие Румынское», и «Православие Болгарское». Всюду Церковь Православная является «во-первых, проводником национальных стремлений, оставляя совершенно на втором плане сторону высшую, духовную. Я твердо верю, что пока мы не объединим действительно в одну Вселенскую православную церковь все ныне врозь существующие национальные Православные церкви, – до тех пор православие будет слабо, а народы, ему подпадающие, станут легкой добычей всякой пропаганды, даже самой отвратительной, как например, ныне в России».

В приведенных словах много правды. Печальное положение церковной жизни на Балканах, религиозное равнодушие широких масс, привязанных к обряду, скорее, как к национальному символу, находит себе объяснение в тяжелых условиях развития Поместных Церквей, в прошлые века под двойным гнетом – турок и, к сожалению, также порою не высоко стоявшего греческого духовенства. Но в той же Греческой церкви, под наслоением вековой пыли, сохранились источники живой и глубокой веры.

Дремлющие силы Православного Востока, к которому принадлежит и Россия, должны пробудиться, и с Востока должно раздаться слово жизни и любви. Лучшие русские люди всегда жили этой святой мечтой и мы не утратили ее ни в нашем унижении, ни в нашем изгнании. Она одушевляет наши сердца, когда мы думаем о возвращении в Россию.