Воспоминания русского дипломата - [285]

Деникин отметил, между прочим, что союзники, которые так ратовали за признание власти Колчака весною, теперь настаивают, что нелогично, на признании Деникиным тех решений, какие конференция найдет нужным вынести по нашим окраинным вопросам, – о Латвии, Эстонии, Бессарабии и проч.

26 сентября [1919 года]

Вчера, в день первой годовщины по смерти М. В. Алексеева, состоялось собрание, посвященное его памяти, в Национальном центре. Выступил и я вместе с M. М. Федоровым и Струве, вернувшимся из Парижа.

Декларация, определяющая отношение власти к Православной Церкви и другим исповеданиям, подписана Деникиным, в форме письма на имя председателя Особого совещания{251}. По этому поводу я написал статью в «Великую Россию», без подписи.

2 октября [1919 года]

Был у своих в Новочеркасске, пользуясь праздниками. Здесь невозможно найти помещение ни для канцелярии, ни для семьи. Мы так помещены, что никакой серьезной работы наладить невозможно. Одна надежда, что скоро переедем в Харьков. – Третьего дня взяты Орел и Чернигов. Зато банды Махно пробрались к нам в тыл, захватили Бердянск, где была главная база артиллерийских снарядов из Англии, и взорвали их. Потеря – незаменимая. Это – нечто противовеса рейду Мамонтова, разрушившего советские базы. Вчера пришло также известие о взрыве артиллерийских снарядов в Новороссийске. По счастью, потери невелики; думают, что злого умысла не было.

Вчера отнес в редакцию «Великой России» статью: «Политическая программа Добровольческой армии и психология».

Послесловие М. Г. Трубецкого

В 1923 году мой отец получил от генерала Деникина 2-й том его исторического труда «Очерки русской смуты». Ответил следующим письмом:

24 февраля 1923 г.

Глубокоуважаемый Антон Иванович, я только что кончил второй том Ваших «Очерков», за присылку которого приношу Вам самую искреннюю, горячую благодарность. Эта книга останется для меня навсегда самой дорогой памятью о Вас и о тех богатырях духа, которым Вы ее посвятили.

Когда читаешь про Первый Кубанский поход в Вашем изложении, которое неполно только в том отношении, что автор старается, как можно меньше рассказать про себя, – то крепнет убеждение, что вся эта пролитая кровь, эти подвиги, достойные народного эпоса – все это совершено не даром и не бесцельно. Если б не выявлено было это самоотвержение, это великое в своей простоте, дерзание в деле освобождения Родины, – тогда на Россию пришлось бы поставить крест. А Вы и Ваши спутники пронесли чистым и незапятнанным образ Родины, своею кровью омыли и очистили его ризы.

Пусть Добровольческая борьба не достигла той цели, которую себе поставила. Причины неудачи многообразны и сейчас еще не наступил час для суда истории, но на Кубани был зажжен святой огонь перед Престолом Всевышнего, и все мы беженцы, а главное – вся та молодежь, которая бросила тогда учебники, чтобы взять ружья, а теперь доучивается во всех городах белого света, – все они, как богомольцы у нас на Страстной, зажгли от этого огня свои свечки и унесли его с собой на чужбину. Наступит день, – увидим ли мы с Вами его или нет, – но от этих свечек снова разгорится настоящий огонь, который они донесут до Кремлевских святынь. С этой верой легче живется, и я хочу с нею умереть, если не суждено будет самому сказать: Ныне отпущаеши…

От всей души благодарю Вас за те минуты умиления, волнения и национальной гордости, которые я пережил, благодаря Вашей прекрасной книге, и за те воскресшие передо мной дорогие мне образы – Корнилова, Маркова, Алексеева, которые встали предо мной, как живые. Вечная им память.

Как и многие другие, я потерял сына в этой борьбе. Но у меня нет горького чувства, что это напрасная потеря. Не нам знать времена и сроки и меру искупления, которая нужна, чтобы омыть грехи поколений.

Да будет воля Господня благословенна.

Сердечно Вам преданный

Григорий Трубецкой.

* * *

Мой брат Константин домой не вернулся. Ему только что минуло восемнадцать лет, когда он был ранен на Перекопе, при отступлении армии Врангеля. Его полк трижды посылал за ним лошадей, но мой брат, каждый раз уступал свое место, более тяжело раненным. С последним раненым он послал письмо своим родителям:

«Милые Папа и Мама, спасибо Вам за все что Вы мне дали. Ради Бога не плачьте обо мне. Все в руках Божиих.

Я страшно рад за такое дело положить жизнь. Верю я в Царство Небесное. Последняя моя просьба, – не печальтесь обо мне, – но возрадуйтесь, вспоминайте меня и главное молитесь и служите заупокойные обедни и панихиды обо мне. Господь с Вами. Счастливо оставаться Вам. До скорого свидания. Желаю Всем счастья».

* * *

Вся молодежь того времени, была одушевлена патриотизмом и пламенной верой. Поэтому это письмо, я не считаю чисто семейным, но привожу его в память о всех тех молодых беспримерных героях погибших жертвами в ужасной Гражданской войне.

Красная Россия и Святая Русь

Посвящаю памяти моего покойного брата князя Е. Н. Трубецкого

О книге князя Трубецкого [278] [279]

Книга князя Григория Трубецкого есть, прежде всего, отображение его самого. В ней с поразительной ясностью отразился его внутренний мир, мир глубоко духовный, умиротворенный, точно тихим светом осиянный, мир, безусловно, прекрасный. Его труд это его исповедание России, в которой он был так глубоко укоренен, это его в нее вера, к ней во Христе любовь. Светлой радостью веет от этой небольшой, так просто, я бы сказала «естественно» написанной книги. Ничего особенно нового, с фактической стороны, она не дает и вместе с тем дает очень много; она дает почувствовать Россию, как вечно и подлинно живую Святую Русь, которую в борьбе тщится, но никак не может одолеть ополчившаяся на нее красная Россия. Для князя Трубецкого Святая Русь не только и не столько чаяние, мечта, туманное будущее; для него она подлинная, реальная действительность, ибо она живет, она укоренена в русской душе. Она именно и есть та часть души русского человека, которой он устремлен к Богу с его вечной правдой. Материального осуществления этой Божественной правды и справедливости на земле взыскует русская душа и в наивной вере ищет ее в каком то неведомом никому клочке земного шара. Отсюда и странничество, уход от своего насиженного; отсюда и старчество, с его отказом от чисто земных благ; в Святой Руси корни этих двух особенностей русского духовного быта. От нее же и та поразительная мудрость простолюдина праведника, которую автор иллюстрирует слышанными им ночными беседами в вагоне железной дороги и, в особенности, замечательным рассказом своего случайного спутника, простого крестьянина – самородка Василия Павловича.