Воспоминания русского дипломата - [195]

Разве не желание подчинить Церковь светской власти руководило Петром при отмене патриаршества?

Ведь патриарх будет подотчетен Собору, да и самая власть его найдет ограничение в высших церковных учреждениях, которые он будет возглавлять.

С другой стороны какие же гарантии против вторжения суетных побуждений можно найти в другой форме высшей церковной организации, в Синоде и Церковном соборе? – Как человек, имевший возможность довольно близко присматриваться к церковной жизни на Востоке, я утверждаю, что в этом грехе не менее, если не более повинны патриаршие синоды и советы, чем сами патриархи.

Если мы освободимся от чувства подозрительности, которое никогда не бывает творческим, то мы с большей свободой подойдем к вопросу о восстановлении патриаршества.

Я также начну с довода чувства. Нас окружает неприглядная внешняя обстановка. Старые устои рушатся. Тем притягательнее для верующих прибежище Церкви, тем сильнее жаждешь найти в ней не только внутреннюю, но и внешнюю красоту древнего обряда, церковного благолепия и стройности. В наше безвременье, когда массу обуяла горячка ломки всего завещанного отцами, тем сильнее ощущаешь потребность связать дело церковного преобразования с заветами, обычаями и укладом, который дорог был нашим предкам, связать себя с ними, ибо, воистину, Церковь объединяет живых и умерших в надежде воскресения.

Восстановление патриаршества и будет восстановлением старого обряда, той новизной, в которой будет слышаться родная старина. Вспомните, что это выражение по другому совсем поводу было высказано старообрядцами, и я не даром его привел. Ибо, помимо удовлетворения непосредственного стремления к воссозданию старинного русского учреждения, в пользу него говорит, между прочим, как раз и соображение, касающееся старообрядчества.

Мы все молим Бога, чтобы Он сподобил наш Собор совершить великое дело примирения с старообрядцами. Самый верный путь для этого – показать им, что и нам не менее, чем им, дорога седая старина, что мы с любовью и сыновним благоговением относимся к ней и рады восстановить то, что и в старину служило к украшению Церкви.

Но есть и другие соображения в пользу восстановления патриаршества.

Времена изменчивы. Кто поручится, что мы не вступаем в период тяжелых испытаний для Церкви, что ей не понадобится вскоре твердый предстатель, чувствующий особую личную ответственность за внешние сношения, как первоиерарх, обязанный стоять на страже церковного достояния, чести, достоинства и прав Церкви.

Вспомним, что синодальное устройство привилось как раз в православных странах, где казалось, что Церковь не от кого оберегать, но где власть иногда душила ее в объятиях опеки. A где сохранилось незыблемо патриаршество? – В иноверной Турции, где приходилось бороться, отстаивать Церковь, там, где в недавние времена были патриархи мученики, а их преемнику в наше время угрожали тем же.

Я хочу припомнить пример и ныне, кажется, благополучно здравствующего вселенского патриарха Германа{133}. Когда он упорствовал в отстаивании прав Церкви, султан Абдул-Хамид{134} прислал напомнить ему, что он внук султана Махмуда, того самого, который повесил патриарха Григория V{135}. – «Передайте султану, что моя голова в его руках, но права Церкви никогда», отвечал патриарх Герман посланным.

Если в наши дни в Константинопольской церкви находятся такие иерархи, то неужели оскудела наша родная Церковь? Разве не найдутся и в ней мужественные исповедники и поборники, счастливые умереть у ее порога? – Те, кто в этом сомневаются, пусть лучше оставят заботу о преобразованиях в Церкви, ибо никакими юридическими гарантиями не вдохнешь живого духа в мертвый труп.

Говоря о Восточных церквах, я хочу коснуться последнего вопроса, ратующего в пользу восстановления у нас патриаршества. Полнота церковной жизни и вселенского сознания не может быть достигнута без возможно более тесного общения с другими автокефальными церквами. В сношениях с этими церквами я хотел бы видеть нашу родную Церковь равночестно представленной, без хотя бы внешнего ее умаления.

Мы занимаемся делом церковных преобразований на рубеже нашей истории. Никогда мы не были так близки от осуществления нашего исторического завета – водружения креста на Св. Софии{136}, как теперь, когда по грехам нашим эта мечта отошла от нас в далекую даль.

Теперь, когда ослабели узы внешней власти и блекнет обаяние могущества России, теперь более, чем когда либо, вместо того, чтобы падать духом, нам надо воспрянуть, обрести бодрость не во внешних устоях, а во внутренней собранности, в духовной силе, и на новых основаниях, очистившись от своих грехов, строить наши отношения с другими православными Церквами. Не можем мы также не учитывать, что с падением власти императора, который как первый сын Церкви был носителем преемственной идеи покровительства православия на Востоке, положение наше существенно изменяется. Новые течения и направления вторглись в государственную жизнь.

Самосознание православного русского народа не может больше даже и формально совпадать с самосознанием Российского государства. И с этой точки зрения требуются иные, чем прежде, представители и носители чаяний православной России, облеченные властью и возможностью им служить.