Воспоминания розы - [10]

Зная о политических неурядицах в стране, я понимала, как любезно со стороны министра посвятить мне целый вечер. Он извинился, что вынужден был принять меры безопасности и заказать столик в укромном зальчике.

— От вашего имени я пригласил нескольких друзей Гомеса Каррильо. Их жены просто очаровательны. Им не терпится с вами познакомиться. Они хотят увидеть, кто заменил Ракель Меллер — Цветочницу — в сердце мэтра!

Развод Гомеса Каррильо и наша свадьба породили множество кривотолков. Я не захотела углубляться в этот вопрос и перевела разговор на президента:

— Лучше расскажите мне о доне Эль Пелудо. Мне он очень понравился. Я провела с ним целый час. Он рассказывал мне о своих несушках: «Я старею, мне нравятся только свежие яйца». Думаю, он устал от ответственности. Он подписывает бумаги, не читая…

Министр Г. был настоящим другом президента и понимал, что приближающаяся революция вышвырнет Эль Пелудо из «Каса Росада».

На нашем столике изысканные блюда в сопровождении аргентинского вина сменяли друг друга, когда к нам подбежал официант с письмом. Письмо оказалось от моего летчика. Он только что вернулся из полета, длившегося сутки. Сент-Экзюпери по следам свежих впечатлений писал мне об ураганах, о вынужденных посадках. Рассказывал о цветах, бурях, снах, материках. Уверял, что вернулся к людям только для того, чтобы увидеть меня, прикоснуться ко мне, взять меня за руку. Он умолял меня быть благоразумной и подождать его. Я рассмеялась и зачитала письмо вслух. Оно начиналось словами «Мадам, дорогая, если позволите» и заканчивалось «Ваш жених, если пожелаете!». Мы решили, что письмо великолепно, гениально! Его книга «Ночной полет» родилась из этого любовного письма.

В ту ночь я видела во сне его руки, посылавшие мне знаки. Небо было как в аду. Ночной полет в никуда. И только я могла зажечь солнце и помочь ему отыскать дорогу. В волнении я разбудила добряка Кремьё телефонным звонком. Он пришел к выводу, что я должна принять предложение. Я не могу оставить Сент-Экзюпери одного — так объяснил Кремьё мой сон… «Он невероятно талантлив, если вы полюбите его, он напишет «Ночной полет», и это будет грандиозно».

На следующий день, собравшись за столиком в ресторане «Мюнхен», мы с Виньесом, Кремьё и Сент-Экзюпери весело болтали и смеялись. Кремьё сказал Сент-Экзюпери:

— Вы еще напишете великую книгу, вот увидите.

— Если она будет держать меня за руку, если она согласится стать моей женой, — ответил Сент-Экзюпери.

В конце концов, исчерпав все доводы, я согласилась. Обезумев от радости, Сент-Экзюпери порывался купить мне самый большой бриллиант, какой только можно найти в Буэнос-Айресе. И тут его позвали к телефону.

— Я должен немедленно уехать, — сообщил он. — Поедемте все вместе на аэродром, там мы и обручимся, ведь именно там вы согласились меня поцеловать.

На этот раз Кремьё отказался участвовать в очередной авантюре. С нами поехал только Виньес, который по дороге заявил Сент-Экзюпери:

— Поторопитесь, иначе я забудусь и решу, что жених niña del «Massilia» я . Жаль, что на вашем аэродроме нет пианино, надо бы вам об этом позаботиться.

— Для вас я выпишу его из Парижа, — смеясь, ответила я ему.

Тонио вернулся к нам мрачнее тучи:

— Я вас покидаю.

— Но вы не можете меня покинуть. Мы должны обручиться сегодня вечером.

Вся эта ситуация продолжала казаться мне забавной. Я ничего не понимала, но чувствовала себя очень счастливой.

— Видите пилота, который должен лететь? Он боится. Один раз он уже вернулся очень напуганный. Он говорит, что не сможет прорваться.

— Прорваться сквозь что? — спросила я.

— Сквозь ночь, — пробормотал Тонио. — Прогноз погоды не слишком хорош. Но для меня погода всегда достаточно хороша. Надо спасти их от страха, сказал Дорб… Если пилот будет настаивать, я полечу вместо него. Почта должна уйти сегодня ночью.

Мы ели устриц, запивая их белым вином. Я тоже начала бояться… бояться ночи. Телефоны звонили все одновременно, в паре метров от нас рация с ужасным скрежетом передавала сообщения на морзянке: остальные пилоты справлялись о маршруте.

Ореол света вокруг радиопередатчика придавал ему мрачный вид. Потом мы услышали громкий шум мотора. Отблеск белого света, как молочное пятно, залил аэродром перед моими глазами. Тонио позвонил. Появился аргентинец (костюмер, как в театре) и быстрее, чем я об этом рассказываю, надел на него сапоги, кожаное пальто и вручил перчатки. За это время другой пилот вылез из самолета. Он вернулся.

— Пусть зайдет в мой кабинет! — крикнул Тонио, заглатывая оставшиеся устрицы, впиваясь зубами в целую буханку хлеба и отхлебывая вино из горлышка. — Извините, — обернулся он ко мне. — Я спешу.

Испуганный летчик появился в сопровождении секретаря. Он стянул с головы шлем и остался стоять, униженный, подавленный, задыхающийся.

Тонио продиктовал секретарю:

— «Бульвар Османн, Париж. Пилот Альберт уволен, предупредите все остальные авиакомпании».

— Если вы отправите эту радиограмму, я вас убью, — заорал Альберт.

Он бросился вслед за Тонио, который бегом направлялся к самолету.

— Вы боитесь ночи и при этом хотите меня убить? Подождите, пока я вернусь! — бросил ему Сент-Экс.