Воспоминания Понтия Пилата - [71]

И все же я смертельно побледнел в то утро, вскоре после отбытия Кая в Рим, когда увидел, как гонец сворачивает с дороги и спешивается перед моим домом. Разве мог я угадать, какую весть он привез на самом деле? Мне удалось сохранить перед прибывшим невозмутимый вид и даже сломать императорскую печать недрогнувшими руками. Я был уверен, что знаю содержание письма, и испытывал чуть ли не любопытство, как Кай Кесарь составил приказ и каким поводом воспользовался, чтобы обосновать мой смертный приговор. Но оказалось, что я ошибся.

Вот что я прочел:

От Тиберия Клавдия Нерона

его дорогому Каю Понтию Пилату привет!

Несомненно, что, пребывая в таком отдалении, хотя и вблизи нашего любимого града Лугдуна, столице Трех Галлий, ты еще не знаешь о событиях в Риме. Знай, что они изменили судьбу Города и мира, а равным образом и нашу.

Начну с того, что сообщу тебе, не опасаясь, что новость погрузит тебя в большую печаль: Кай Кесарь Август скоропостижно отправился соединиться с богами. Рим начинал уставать от египетских ритуалов и возведения лошадей в консульское достоинство, а также от того, что его граждан стали приговаривать к смерти на потеху помешанному. Ты должен был знать, даже во Вьенне, что Кай Кесарь любил сетовать на то, что, будь у народа одна голова, ее было бы легче отрубить. Сенат и римский народ не могли долго терпеть подобные шутки.

Итак, Кай мертв, и он не оставил наследника. Но Рим не пожелал, чтобы род божественных Юлиев и Клавдиев прекратил претворять его судьбу. Сенат пожаловал пурпурные одежды мне.

Ты не улыбаешься, дорогой Кай Понтий? Я знаю, ты не улыбаешься. Даже тогда, когда весь Город посмеивался над твоим кузеном Клавдием из-за его заикания и тиков, ты не смеялся. За много лет до того, как ты стая супругом нашей дорогой Клавдии Прокулы, когда ты был еще ребенком, ты порой сопровождал своего отца или бабушку во время их визитов в Палатин. И, единственный из мальчишек нашего возраста, не избегал меня. Мне вспоминается день, когда Августа развлекалась тем, что публично выставляла меня на посмешище, а ты проскользнул ко мне, взял меня за руку и пожал ее, чтобы меня ободрить. Ты никогда не верил, что я был дураком и простофилей, которого должны стыдиться братья и родители. Видишь ли, Пилат, порой необходимо надевать на себя необычные маски, чтобы, как любил говаривать божественный Август, играть комедию жизни. Разве без подобной предосторожности мне удалось бы избежать ненависти Элия Сеяна, Калигулы и других? Имел ли бы я право на жизнь, если бы они хоть на мгновение могли предположить, что я не был дегенератом, каким прикидывался?

Со своей стороны, я никогда не претендовал на почести и я всегда предпочитал мои занятия, древних этрусков и фаршированные белые грибы всем мнимым радостям власти. Но Рим повелевает, и ни один римлянин не вправе пренебречь его волей.

Итак, я занял первое место в Республике. Моим первым постановлением тебе возвращено, десятикратно умноженным, твое состояние, отнятое Каем, включающее дом в Авентине и владение в Кампанье, а также наследственные земельные угодья Самниума, которые ты найдешь возросшими.

Мы ждем тебя с нашей дорогой Клавдией Прокулой здесь, в Риме. Оставь Вьенну как можно скорее, твое отсутствие слишком затянулось. И приходи поздравить меня с моим возведением на Палатин.

Будь здоров!

Тиберий Клавдий Кесарь.

Клавдий облачен в пурпур… Это была самая неожиданная новость, самая невероятная и счастливая!..

Наподобие заговорщиков мартовских ид, которые «действовали, как мужчины, и рассуждали, как дети», убийцы Калигулы взялись за дело, не затрудняясь вопросом, как они распорядятся его телом. Оказавшись перед трупом, они вдруг поняли, что должны найти ему преемника. Так, случайно, они обнаружили Клавдия, укрывшегося в углу своей любимой библиотеки с прижатым к груди томиком с описанием погребальных обрядов первобытной Этрурии. Мой несчастный кузен считал себя обреченным на такой же трагический конец, как и его племянник. Вместо этого, почувствовав невероятное облегчение, обнаружив отпрыска императорской крови, преторианцы окружили и громко приветствовали его.

Мне не пришлось заботиться о нашем обратном путешествии. Префект в Лугдуне получил на этот счет исчерпывающие указания и мог поздравить себя с тем, что в период моего изгнания был добр ко мне. Он даже предоставил в мое распоряжение собственный экипаж, отряд сопровождения и одолжил внушительную сумму золотом. Я принял все и горячо поблагодарил.

Спустя три недели мы прибыли в Рим.

Как и обещал, Клавдий возвратил мне мое состояние, увеличив земли, принадлежавшие к императорским владениям, которые Кай за четыре года значительно расширил. Годы изгнания и тревог Клавдий компенсировал десятью миллионами сестерциев. Наконец, прежде даже, чем я высказал пожелание, Тит Цецилий был отозван из Иудеи. Он возвратил нам нашу дочь, а также нашего старого доброго Флавия.

Вечером в день их возвращения, стоя на террасе моего дома в Авентине и впервые за долгие годы созерцая лежащий у моих ног Город, я вообразил, будто еще могу быть счастлив.

С тех пор миновало три года, и теперь я знаю, что это не так, ибо у меня по-прежнему нет ответов на вопросы, которые всю жизнь мучают меня. Мне не хватает того же, чем обделено все человечество. «Человек не нашел лекарства от смерти», — сказал Софокл. Как могу я быть счастлив?