Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове - [29]

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

— Послушайте, какая у меня приключилась история с ударником. То есть, с тем самым музыкантом в оркестре, который играет на турецком барабане и металлических тарелках, — сказал мне однажды Евгений Петров. — Сижу я как-то в опере, в ложе над оркестром. Сижу и по привычке внимательно наблюдаю за тем, что происходит подо мной, в оркестровой яме. И вот вижу — ударник, этакий бравый мужчина в больших очках, играет в шашки с свободным от работы оркестрантом. Играет-ну и пусть, думаю, играет. Но вот наступает момент, когда, как мне известно, через минуту или две обязательно надо ударить в тарелки. Я точно помню, что именно здесь полагается звенеть тарелками. А он увлекся шашками. Проходит минута. Я обливаюсь холодным потом. Он непременно пропустит момент, обязательно пропустит из-за этих глупых шашек, черт бы их побрал! Я выхожу из себя. Я вскакиваю с места. Я уже собирался крикнуть ударнику, чтобы он… Но в эту секунду он спокойно приподнимается со своего места, ударяет два раза в тарелки и опять садится за шашки. Смешная история, правда? Но самое смешное-то, что история эта стоила мне много здоровья…

КАК СОЗДАВАЛАСЬ «ЛИТЕРАТУРНАЯ ОТМЫЧКА»

В 1932 году «Крокодилу» исполнилось десять лет. Утверждать, что страна бурно отмечала эту дату, было бы явным преувеличением. И мне хочется напрячь все свои силы, чтобы избегнуть этого. Поэтому признаюсь, что страна отнеслась к юбилею с завидным спокойствием. Но в редакции журнала засуетились-решили считать дату знаменательной и отметить ее. Стали готовить специальный юбилейный номер журнала. В номере, кроме всего прочего, предполагалось напечатать фельетон Ф. Толстоевского. Напомним молодому читателю, что И. Ильф и Е. Петров очень часто в ту пору печатались под этим псевдонимом. И вот в назначенный день явились в редакцию Ильф и Петров с пустыми руками. Добрейший и милейший Михаил Захарович Мануильский, тогдашний редактор, был вне себя, но сердиться он не умел, и его выговоры нерадивым авторам не отличались высокой квалификацией.

— Товарищи! — сказал он Ильфу и Петрову. — Нехорошо… Ей-богу, нехорошо… Поймите-нехорошо…

— Завтра будет хорошо, — сказал Ильф.

— Завтра рано утром мы принесем, — добавил Петров.

— Всю ночь будем работать как проклятые, — сказал Ильф.

— Не будем ни спать, ни есть, — добавил Петров. Но редактор был неумолим. В его голосе появился металл.

— Садитесь вот за этот стол и работайте, — сказал он. — Вы не уйдете отсюда, пока не напишете фельетон. Понятно?

— Ничего не попишешь-придется писать! Не помню, кому именно принадлежало это восклицание, но друзья осуществили свое намерение. Они сели в углу комнаты за маленький столик и приступили к работе, не обращая ни малейшего внимания на всех прочих, находящихся здесь же, — на сидящих, курящих, говорящих, шумящих. Садясь к столу, Ильф торжественно произнес:

— Первая фраза фельетона должна быть такая-«Позвольте омрачить праздник». А минут через десять мы услышали, как Евгений Петрович читал Ильфу черновой набросок тех строк, в которых намечалась тема вещи!

— «О читателе нужно заботиться не меньше, чем о пассажире. Его нужно предостеречь. Именно с этой целью здесь дается литературная фотография («Анфас и в профиль!» — добавил Ильф) поставщика юмористической трухи и сатирического мусора».

— «Работа у него несложная, — добавил Ильф. — У него есть верный станок-автомат, который бесперебойно выбрасывает фельетоны, стихи и мелочишки, все одной формы и одного качества». Так они сидели и работали, спорили, смеялись. Иронизировал Ильф, горячился Петров. И все явственнее возникал в этих спорах острый фельетон против халтурщиков на сатирическом фронте. В фельетоне были пародии на шаблонный международный фельетон, на такой же фельетон на внутреннюю тему, но особенно, по-моему, удалась пародия на эпиграф («Из газет») к стихотворному фельетону. Вот этот эпиграф:

«Сплошь и рядом наблюдается, что в единичных случаях отдельные заведующие кооплавками, невзирая на указания районных планирующих организаций и неоднократные выступления общественности и лавочных комиссий, частенько делают попытки плохого обращения с отдельными потребителями, что выражается в недовывешивании прейскурантов розничных цен на видном месте и нанесении ряда ударов метрическими гирями по голове единичных членов-пайщиков, внесших полностью до срока новый дифпай. Пора ударить по таким настроениям, имеющим место среди отдельных коопголовотяпов.

После этого маловразумительного эпиграфа следовал фельетон, состоявший из четырех стихотворных строчек: Нет места в кооперативном мире Головотяпским сим делам. Не для того создали гири, Чтоб ими бить по головам… Редактор торжествовал. Фельетон получился, и очень неплохой фельетон! Они много работали. Они любили работать. Они страстно любили свой жанр, но при этом не чурались никакой черновой работы в журнале. Они были уже почитаемыми и читаемыми писателями, но если нужно было отредактировать читательское письмо, они это охотно делали. Написать десятистрочную заметку? Пожалуйста! Шутливый диалог из двух строк? С удовольствием! Смешную подпись под карикатурой? Давайте сюда! Они никогда не играли в маститых. В этом, вероятно, и состоял один из «секретов» их популярности у читателей и любви, с какой мы все неизменно к ним относились.