Воспоминания о В. Маяковском - [2]

Весь автограф отрывка является беловым вариантом заготовок к лирической части вступления к поэме "Во весь голос", оставшимся незавершенным.

Казалось бы, строки "инцидент исперчен..." относятся к 1930 году и могут быть адресованы В. Полонской. Но можно предположить, что к 1929 году эта строка стала поэтической формулой задуманной лирической исповеди; формулой, не относящейся к конкретному лицу, но вобравшей опыт предшествующей жизни.

В. Полонскую смутило посвящение поэмы "Во весь голос" Л. Брик в посмертном ее издании.

Этого посвящения в автографе нет, но Вероника Витольдовна не знала о существовании неписаного закона в отношениях с Л. Брик, по которому все произведения издавались с посвящением ей. Исключение составляла лишь поэма "Владимир Ильич Ленин", имеющая авторское посвящение: "Российской Коммунистической партии посвящаю".

Все остальные произведения, как и первый том собрания сочинений, публиковались с посвящением "Тебе, Лиля".

В предсмертном письме Маяковский писал:

"Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся".

Потому-то поэма "Во весь голос" традиционно была опубликована с посвящением Л. Брик.

Воспоминания сохранили много живых черт, характеризующих быт и личную жизнь поэта, что особенно ценно, так как здесь - Маяковский, страдающий, думающий, глубоко анализирующий и оценивающий людей и события, легкоранимый, обидчивый, а порой резкий, вспыльчивый, с внезапными переходами в настроении. Маяковский почувствовал в Веронике Витольдовне любовь к нему, которой так не хватало в это время в его собственном доме. Свидетельством тому являются многие строки публикуемых воспоминаний, а главное - последняя воля поэта: "Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская".

Воспоминания

Я познакомилась с Владимиром Владимировичем 13 мая 1929 года в Москве на бегах. Познакомил меня с ним Осип Максимович Брик, а с О. М. я была знакома, так как снималась в фильме "Стеклянный глаз", который ставила Лиля Юрьевна Брик.

Когда Владимир Владимирович отошел, Осип Максимович сказал:

- Обратите внимание, какое несоответствие фигуры у Володи: он такой большой - на коротких ногах.

Действительно, при первом знакомстве Маяковский мне показался каким-то большим и нелепым в белом плаще, в шляпе, нахлобученной на лоб, с палкой, которой он очень энергично управлял. А вообще меня испугала вначале его шумливость, разговор, присущий только ему.

Я как-то потерялась и не знала, как себя вести с этим громадным человеком.

Потом к нам подошли Катаев, Олеша, Пильняк и артист Художественного театра Яншин, который в то время был моим мужем. Все сговорились поехать вечером к Катаеву.

Владимир Владимирович предложил заехать за мной на спектакль в Художественный театр на своей машине, чтобы отвезти меня к Катаеву.

Вечером, выйдя из театра, я не встретила Владимира Владимировича, долго ходила по улице Горького против Телеграфа и ждала его. В проезде Художественного театра на углу стояла серая двухместная машина.

Шофер этой машины вдруг обратился ко мне и предложил с ним покататься. Я спросила, чья это машина. Он ответил: "Поэта Маяковского". Когда я сказала, что именно Маяковского я и жду, шофер очень испугался и умолял не выдавать его.

Маяковский, объяснил мне шофер, велел ему ждать его у Художественного театра, а сам, наверное, заигрался на бильярде в гостинице "Селект".

Я вернулась в театр и поехала к Катаеву с Яншиным. Катаев сказал, что несколько раз звонил Маяковский и спрашивал, не приехала ли я. Вскоре он позвонил опять, а потом и сам прибыл к Катаеву.

На мой вопрос, почему он не заехал за мной, Маяковский ответил очень серьезно:

- Бывают в жизни человека такие обстоятельства, против которых не попрешь. Поэтому вы не должны меня ругать...

Мы здесь как-то сразу очень понравились друг другу, и мне было очень весело. Впрочем, кажется, и вообще вечер был удачный.

Владимир Владимирович мне сказал:

- Почему вы так меняетесь? Утром, на бегах, были уродом, а сейчас - такая красивая...

Мы условились встретиться на другой день.

Встретились днем, гуляли по улицам.

На этот раз Маяковский произвел на меня совсем другое впечатление, чем накануне. Он был совсем не похож на вчерашнего Маяковского - резкого, шумного, беспокойного в литературном обществе.

Владимир Владимирович, чувствуя мое смущение, был необыкновенно мягок и деликатен, говорил о самых простых, обыденных вещах.

Расспрашивал меня о театре, обращал мое внимание на прохожих, рассказывал о загранице.

Но даже в этих обрывочных разговорах на улице я увидела такое острое зрение выдающегося художника, такую глубину мысли.

Он мыслил очень перспективно.

Вот и о Западе Владимир Владимирович говорил так, как никто прежде не говорил со мной о загранице. Не было этого преклонения перед материальной культурой, комфортом, множеством мелких удобств.

Разговаривая о западных странах, Маяковский по-хозяйски отбирал из того, что увидел там, пригодное для нас, для его страны. Он отмечал хорошие стороны культуры и техники на Западе. А факты капиталистической эксплуатации, угнетения человека человеком вызывали в нем необычайное волнение и негодование.