Воспоминания о России (1900-1932) - [50]

Однажды, когда я была в тюремном саду и наслаждалась солнцем, калитку отперли и вошла Катя Мансурова, моя старая и любимая подруга. Она только что прибыла из Москвы. Мы были так рады встрече, но бедняжка еще не знала, что ждет ее в нашей камере, полной клопов. Я провела ее везде и объяснила правила новой для нее жизни. Все время мы проводили вместе, разговаривая о будущей жизни в ссылке, о том, что мы будем делать, когда нас выпустят на волю в чужом месте, с незнакомыми людьми и непривычным окружением.

Катя дала мне хороший совет, которому собиралась последовать сама. Первое, что мы должны сделать — найти церковь или дом, где живет священник. Священнику мы сможем доверять полностью, и он даст нам наилучший совет, где нам приютиться. Я не слишком беспокоилась, я думала, что, по всей вероятности, меня пошлют туда, где меня будет ждать моя мама. Я не знала, что всё обернется совсем по-другому!

Оставалось совсем немного дней до отъезда. Заключенных долго не держали в пересыльной тюрьме, надо было освобождать место для новоприбывших. Однажды, во время ужина, вошел стражник и вручил нам длинный список, где мы должны были расписаться. В нем, рядом с напечатанными фамилиями, были указаны места, куда нас направляли. Я быстро нашла себя и место назначения. Это выглядело так: «Татищева — завод Мотовилиха». Где это? Я никогда не слышала о месте с таким названием. Кто-то сказал мне, что это большой заводской центр недалеко от Перми, где делают оружие. Я посмотрела также места назначения тех, кого знала, и среди них нашла князя Голицына, которого посылали в Чердынь, где теперь жила тетя Тата. Мы должны были отправляться через два дня.

Я попрощалась с Катей и другими друзьями, пока еще остававшимися в тюрьме, и с теми, кто отправлялся, вышла в тюремный двор. Там мы должны были ждать довольно долго, пока все не соберутся. Я увидела, что князя Голицына вынесли на носилках, и подумала, что же с ним случилось. Я не могла подойти к нему и передать поручение Ванды, поскольку нам не разрешали даже сдвинуться с того места, где мы стояли. Наконец, всё было готово, выкликнули наши фамилии, и можно было двигаться. Тех, кто не мог идти, везли на извозчике. Погода стояла жаркая. Путь до вокзала был не очень длинным. Мне хотелось знать, пройдем ли мы мимо дома Ипатьева, где были убиты Царь и Его Семья. На нашем пути по городу я вдруг услышала, как какая-то местная жительница сказала, указывая па отдаленное строение:

— Вот этот дом.

Я стала прислушиваться к тому, что она говорит.

— Он теперь окружен высоким забором, слишком много людей хотели видеть его, а властям это не нравилось. Они не могли остановить людей, приезжающих отовсюду посмотреть это место. Поставили высокий забор, но всё равно приезжают.

Много позже я узнала, что всё это было правдой. Люди всех сословий приезжали, чтобы поклониться своему любимому Государю. Место охранялось секретными агентами, стоявшими на некотором расстоянии, чтобы наблюдать, что происходит. Ненависть была написана на их лицах, потому что они не могли помешать массе людей, приходивших, чтобы преклонить там колени. Они осеняли себя крестным знамением, подходили к дому и целовали стены. Это был род паломничества, которое происходило, оставаясь неизвестным миру.

Путь от Екатеринбурга до Перми занял 12 часов. Вагон наш был обычным, и потому у нас была некоторая свобода. Женщины, если хотели, могли общаться с мужчинами. Мы чувствовали, что чем дальше мы будем от Москвы, тем будем свободнее. Снова я наслаждалась тем, что стояла в коридоре и смотрела на пробегающие мимо пейзажи. Начальник нашего конвоя подошел, встал рядом и составил мне компанию вместе со своим подчиненным. Он был очень красивым человеком, высоким и вежливым. Они рассказали мне, что им приходится много ездить. Их обязанностью было сопровождение заключенных от Москвы до Сибири через Урал, а иногда от Москвы к югу, в Казахстан.

В нашем вагоне почти не было политических заключенных, только пожилая дама — мадам Попова, которую я знала по Лубянке. Ее муж тоже был в этом поезде. Была еще одна молодая женщина, я не могла определить, кто она, но уголовницей она не выглядела. Остальные были арестованы, видимо, за воровство, их было много, и они держались друг друга, за исключением одной пожилой женщины, которая была очень добра ко мне и старалась всячески мне помочь. Мужчины-заключенные, которые на нас поглядывали, прозвали ее «Няня» из-за того, что она так суетилась вокруг меня.

Как-то я уединилась в моем любимом месте: прямо в конце вагона можно было сидеть на ступеньках, мне там очень нравилось. Дул ветер, и был сильный шум, и чувствовалась такая близость к природе. Чем быстрее шел поезд, тем большее возбуждение я ощущала от этой скорости, шума и ветра. В такие мгновения чувствуешь себя свободной от всего и всех… но моя радость была недолгой.

Подошел главный, сопровождаемый своим ассистентом, и сказал, что слишком опасно так сидеть. Они дружелюбно поболтали со мной, и, чтобы, как они сказали, отвлечь меня от меланхолических мыслей, помощник начал петь хорошо известный романс. Ситуация была странная: я — враг народа, а мои стражи поют мне песни.