Воспоминания о народном ополчении - [39]

Помню, что у Саши Волкова возник такой план: он предлагал выйти вечером на шоссе, остановить какую-нибудь немецкую машину, где будет один шофер, и заставить его с помощью оружия везти нас в сторону Можайска. Но мы отвергли этот план как рискованный, и сам Саша, наконец, согласился с нашими доводами.

Вечером мы подошли к деревне, где в этот день отмечали престольный праздник.

Деревня эта осталась в стороне от военных действий, еще никто в деревне не видел немцев, хотя жители деревни уже знали, что их деревня находится в тылу у немецкой армии. Это сильно мешало им справлять праздник, в деревне не было обычного веселья; но все же они принарядились и приготовили праздничную еду. Нас позвал к себе какой-то пожилой колхозник. Нас пригласили к столу, угостили очень вкусным холодцом, прекрасным хлебным квасом, жирными крестьянскими щами и хлебом домашней выпечки.

За ужином шел разговор о войне, о судьбе нашей Родины, о том, что теперь будут делать на оккупированной территории немцы. Мы все говорили, что судьбе нашей Родины угрожает величайшая опасность, и сходились в том, что не покорить немцам России, что еще много сил заложено в нашем народе, и что эти силы сломят хребет гитлеровской армии.

В этом доме мы хорошо отдохнули. Утром хозяин посоветовал нам как дальше идти, накормил нас на дорогу и пожелал счастливого пути.

Весь этот день (а это было, насколько я помню, 14 октября) мы шагали по проселочным дорогам, стараясь, по возможности, двигаться в сторону востока. Как ни старались мы набавлять темп, но нас нередко обгоняли женщины, которые по делам шли от деревни к деревне. Я с некоторой завистью смотрел, как легко и быстро они двигались, а мы, по сравнению с ними, ползли, точно черепахи.

Но мы ничего больше сделать не могли: у нас не хватало сил. Особенно тяжело было Миняеву, который был старшим среди нас - ему было не менее 45 лет.

Но надо было идти, и мы шли почти целый день, почти не останавливаясь, озираясь по сторонам, внимательно наблюдая за дорогой, но на ней виднелись спины таких же как мы людей или фигуры местных крестьянок.

Под вечер мы подошли к небольшой деревне, которая была окружена лесом. Мы вошли в один из домов и попросились переночевать, хозяйки радушно на это согласились. Когда мы сняли свои шинели (в конце сентября в штабе дивизии выдали шинели) и стали просить, чтобы они сварили нам пшенную кашу из наших концентратов, одна из хозяек сказала: "А вы идите в колхозный склад, там проходящим красноармейцам выдают продукты”. Мы были удивлены сказанному. Волков и я пошли к сараю, где располагалась колхозная кладовая. Хозяйки дали нам бидон для молока и мешок для картошки. Мы подошли к сараю, двери его были приоткрыты, и мы вошли внутрь. За небольшой перегородкой в длинном овчинном тулупе стоял дед. Как сейчас помню его облик: довольно длинная тоненькая полуседая борода, бледное лицо с довольно правильной формы несколько крупным носом. С виду он не казался приветливым. Ростом он был повыше меня, пожалуй, с Сашу Волкова. Я сказал: "Нам хозяйка говорила, что у вас можно получить продукты”. Дед посмотрел на нас каким- то внимательным и вместе с тем добрым взглядом и вместо ответа спросил: "А сколько вас?” Волков ответил: "Нас трое”. "Давай сюда бидон”,- сказал дед и налил три литра молока. Затем он отвесил девять килограмм картошки. Откинул рогожу, за которой мы увидели разделанную коровью тушу. Тут Волков не выдержал и, войдя во вкус, сказал: "Дед, отрежь нам печенки”. "Ну, вот еще”,- сказал дед строго и серьезно,- на всех у меня печенки не хватит, бери, что даю”. Но, сказав так, он отрезал большой кусок печенки и аккуратно взвесил нам три килограмма мяса. После того, как были даны эти продукты, дед попросил написать расписку в том, что мы эти продукты получили из колхозной кладовой. Волков написал эту расписку и вручил ее деду. Получив продукты, мы вернулись в наш дом, отдали продукты хозяйкам, которые принялись готовить нам из них пищу.

Мы узнали, что в деревне создан партизанский отряд, что колхоз снабдил продуктами уже не одну сотню проходивших мимо деревни красноармейцев и командиров. Плотно закусив и угостив наших хозяек "положенным” нам довольствием, мы легли спать.

Когда я лег, то стал думать о теплом приеме, который мы встретили вот уже в третьей деревне. Стал думать о замечательных делах этого колхоза, который сам, по собственной инициативе, в тылу у немцев, снабжал продуктами своего труда отступающую армию, который не роздал продукты по домам, а благородно и бескорыстно отдавал их незнакомым людям, разделяя таким образом общую участь тяжелой осени 1941 года. Меня воодушевлял этот прекрасный патриотический поступок; мне хочется, чтобы деяния этого колхоза и, в частности, этого деда, который ведал выдачей продуктов, стали достоянием всех наших людей, чтобы Родина теперь поблагодарила замечательных колхозных патриотов.

Закусив утром на дорогу и сердечно поблагодарив и хозяек, и гостеприимный колхоз, мы отправились в дальнейший путь. Теперь нам стало идти легче. Мы на этом тяжелом пути стали, если это только возможно, набирать силы. Мы шли повеселевшие, ноги наши двигались живее, грязь точно сделалась меньше.