Воспоминания о моей жизни - [59]

К революции Гутор подходил и по своей «красной» внешности: у него было красное лицо, рыжие волосы и усы и красная форма лейб-гвардии Московского полка! Ко всему этому шел и огромный красный бант, который он носил рядом со своим Георгием и которого не стеснялся. Пылкий темперамент дополнял картину.

Но все же Гутор был прежде всего честным патриотом и солдатом. Как таковой, он считал своим ограниченным умом, что нужно сделать «тактические» уступки налетевшему шквалу, но гнуть свою линию и, в конечном результате, выиграть стратегически: победить немца, а через эту победу – и революцию.

Из старших генералов армии немногие сразу поняли, что революцию не перехитрить. Первым оказался командующий 9-й армией строгий и умный Лечицкий, немедленно после переворота подавший в отставку. Недолго применялся к революции и В. И. Гурко, у которого хватило терпения только месяца на два воевать с внутренним врагом по должности Главнокомандующего Западным фронтом.

Встретил меня Гутор приветливо, по-дружески, и я понял скоро, что с его стороны всегда найду поддержку и открытое, прямое отношение. Он не замедлил предупредить меня, что в то время как он кипит и варится в соку новоявленных солдатских комитетов и доморощенных стратегов из их среды, штаб представляет собою полусонное царство.

В последней оценке Гутор был совершенно прав. После отъезда Романовского штабом временно заправлял Гиссер, продолжая, видимо, традицию невозмутимого покоя, установившуюся в штабе армии с каких-то отдаленных или не очень отдаленных времен. Романовский с женой жили в особняке-флигеле усадьбы штаба. Гиссер с женой и чуть ли не с детьми (которых у него было много) – тоже отдельно от него, счастливою мирною жизнью. Все офицеры, у которых были жены, повыписывали их и водворили вокруг, на частных квартирах.

Отдел генерал-квартирмейстера был расположен в здании штаба тесно и неудобно. Комната оперативного отделения на несколько часов в течение дня и на всю ночь запиралась на висячий замок. Господа офицеры или отдыхали, или кушали в эти запретные часы. Случайный посетитель в такие перерывы работы не знал, к кому обратиться, и тщетно толкался в запертые двери, в том числе и кабинета генерал-квартирмейстера.

Последний, к моему удовлетворению, не собирался остаться в этой должности при мне. Он, очевидно, рассчитывал сам занять должность начальника штаба и теперь, обиженный, объявил мне о своем отъезде в Петербург. Нужно заметить, что он был значительно старше меня по прежней службе в Генеральном штабе в штаб-офицерских чинах.

Запущенность господствовала под управлением Гиссера не только во внешнем облике несения службы, но и по существу. Офицеры Генерального штаба были лишь поверхностно в курсе порученных им дел. Получить быстро толковую и исчерпывающую справку было невозможно.

Разница с образцовым штабом Особой армии была разительная.

Нечего и говорить, что никаких ежедневных докладов командующему армией у оперативной карты не производилось. Все носило семейный и домашний характер.

Мне сразу же пришлось наложить руку на эти порядки из «Спящей красавицы» и разорвать паутину, которая начинала обволакивать штаб, год тому назад победоносный (11-я армия отличилась во время Брусиловского прорыва летом 1916 года).

Распечатали закрытые двери, учредили постоянное дежурство офицеров Генерального штаба. Раздвинули помещение. Сам я отказался от семейной квартиры во флигеле и приказал отвести мне пару комнат в здании штаба, рядом с помещением командующего армией. Кроме того, мне очистили тут же большой служебный кабинет, в котором я мог расположить на особом столе хорошую оперативную карту. Она отсутствовала в кабинетах Гиссера и Романовского!

Как они вели работу – я не мог понять. Мои нововведения были встречены молодежью Генерального штаба с молчаливою враждебностью. Я не мог счесть этих офицеров виноватыми и потому действовал мягко. Но они уже вкусили от революции и «свобод», и вводимый мною более строгий режим казался им бесполезным измышлением и угнетением.

Офицеры, в сущности, были вконец избалованы, и следовало произвести смену некоторых из них. Но это, разумеется, было совершенно невозможно в те сумбурные времена. Мне даже не удалось получить нового генерал-квартирмейстера, и я долго совмещал эту должность со своей собственной.

Лучшими и подтянутыми оказались отделы дежурного генерала, этапный, хозяйственный и др. Во всяком случае с этими отделами постепенно наладились правильные служебные отношения.

Пока я знакомился с делом и наводил порядок в отделе генерал-квартирмейстера, бедный Гутор отражал непрерывные атаки всевозможных депутатов, комитетчиков и приезжих с тыла «товарищей» разных толков якобы для связи и помощи, но фактически для углубления развала. Иногда Гутор приглашал и меня на эти заседания. Солдаты и какие-то прапорщики заседали с удовольствием и сознанием своей силы. Вели они себя развязно с «господами генералами» (титул «превосходительство» был отменен), разваливались на диванах и креслах, если таковые были к их услугам. Не слишком живописная группа эта всегда утопала в табачном дыму.