Воспоминания о Корнее Чуковском - [59]

Маляр. И Оксфорд. И — мантия. И — всемирная известность. Больше шестидесяти лет прошло с тех пор. Шестьдесят лет труда!..

Церемония окончена. Отныне Корней Иванович — почетный Доктор литературы Оксфордского университета. Теперь нужно расписаться в толстой книге, в которой расписываются все получившие докторское звание. Может, эта книга хранит уже выцветшие подписи и Жуковского, и Тургенева? Нагнувшись, Корней Иванович своей крупной рукой выводит подпись. Так и запечатлела его фотография, на другой день появившаяся в английских газетах.

Мы переходим в аудиторию. Она полна. Русский язык в Оксфорде знают многие, и этому немало способствовали русские — профессора колледжей. Есть студенты, учившиеся в Москве или в Ленинграде. Но «В молодости я был маляром» читают по-английски — так полагается.

В этой статье Корней Иванович рассказывает, как подростком он красил одесские крыши, как грохотало железо под его босыми ногами и как под этот грохот он громко выкрикивал английские стихи, которым выучился по самоучителю. С той поры он на всю жизнь влюбился в английскую литературу и поэзию. «Для меня Англия была и осталась страною великих писателей. Хорошо понимаю, что это наивно, но здесь уж ничего не поделаешь: видеть Англию исключительно в литературном аспекте и значит для меня видеть ее подлинную суть, — признается он. — Мне, старику литератору, служившему литературе всю жизнь, очень хотелось бы верить, что литература важнее и ценнее всего и что она обладает магической властью сближать разъединенных людей и примирять непримиримые народы. Иногда мне чудится, что эта вера — безумие, но бывают минуты, когда я всей душой отдаюсь этой вере». Великое дело, говорит он, сделали и продолжают делать переводчики, ознакомившие советского читателя с английской литературой.

Статья эта была напечатана в Англии.

А лекцию о Некрасове читал сам Корней Иванович по-русски.

Он должен неуклонно следовать ритуалу, и потому — лекция о Некрасове. И степень почетного Доктора литературы Оксфордского университета присуждена ему главным образом за работы о Некрасове. Много раз аплодисменты прерывали его речь. «Вы открыли мне Некрасова… Только теперь мне стало понятно, какой это великий поэт… — слышалось со всех сторон, когда Корней Иванович кончил. — Никогда никто не читал такой увлекательной лекции. Обычно лекция мертвяще-академическая скука. Спасибо, спасибо!»

— Да, — промолвил известный ученый, знаток и переводчик Тургенева, — на подобных лекциях обычно просто спят. На моей лекции я вдруг увидел в углу поднятую кверху растопыренную пятерню и в ней веером — карты… А тут… А тут… — И он восторженно развел руками.

Недаром лекция Корнея Ивановича начинается словами: «Конечно, мне хочется, чтобы вы полюбили Некрасова». И тут же, с маху, ошарашивает он слушателей: «Я продемонстрирую здесь перед вами одно очень плохое стихотворение». Естественно, что у аудитории ушки на макушке. И он наглядно поясняет, как после многих переработок стихотворение «Буря» через три года из плохого превращается в отличное. «Здесь, в этой переработке неудачных стихов, Некрасов явственно для всех обнаружил и великую силу своего мастерства, и непогрешимость своего литературного вкуса, и ту беспощадную суровость к себе, к своему творчеству, к своему дарованию, без которой он не был бы великим поэтом». В сжатой лекции, подкрепляя свои мысли множеством примеров из Некрасова на большой черной доске, Корней Иванович блестяще доказывает, что «никогда не удалось бы Некрасову так неотразимо влиять на многомиллионные массы читателей, если бы он не был замечательным мастером формы, чрезвычайно искусно владеющим писательской техникой».

Я любуюсь Корнеем Ивановичем. Он возбужден, остроумен, блестящ, умен, он словно горстями щедро сыплет собеседникам свои знания, делится неповторимыми воспоминаниями, он словно на пари взялся очаровать всех. В большой каменной и мрачной средневековой зале профессорские жены устроили угощение, гул стоял от людских голосов, а молодой, еще звонкий голос восьмидесятилетнего Корнея Ивановича перекрывал их всех.

Вот и все… Мы выходим на улицу. Свежий и ясный майский вечер. Рожки молодого месяца торчат в светлом еще небе. Пар при разговоре вылетает изо рта, так холодно. Корней Иванович возбужден и предлагает пройтись перед сном. Пустынно, почти нет прохожих. Мы перебираем впечатления сегодняшнего дня. Идем мимо невысоких домов с большими окнами в узких, вертикальных квартирах, перед входными дверьми которых приготовлены молочнику бутылки из-под молока, часто немытые. Параллельные ряды каменных труб от каминов на крышах. Опрятные палисаднички перед окнами, Англия.

Неожиданно открывается входная дверь, и две женщины бросаются на Корнея Ивановича.

— Мы слышали вашу лекцию! Мы в таком восторге! Наши дети знают ваши сказки! Зайдите, зайдите к нам!

И Корней Иванович охотно соглашается. Обыкновенная, скромная квартира, русские, англичане, — обыкновенный быт обыкновенных людей. Но все интересует Корнея Ивановича. Сбивчивый разговор. Кто-то с любопытством просовывает голову в дверь, не решаясь войти. Оживление еще не сошло с Корнея Ивановича. В конце концов Корнею Ивановичу дарят многоцветный карандаш, и мы уходим, провожаемые хозяевами.