Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2) - [24]

Когда я попросил Г. В. Плеханова дать мне рекомендации, - и притом не только к лондонским русским, - он предложил мне дать письма не только к Степняку и Бернштейну, но и к самому Энгельсу 391.

Поблагодарив за оказываемую мне честь, я попросил указаний, как мне лучше всего подготовиться к разговорам с Энгельсом; но Г. В. Плеханов немедленно приступил к examen rigorosum * по философии истории Маркса и по философии истории Гегеля; по субъективистам-народникам, настаивая на непридирчивом и сжатом изложении; по второму тому "Капитала", когда ассистентка - Вера Ивановна ** - возопила, что следует дать мне передышку; по Прудону (без использования "Нищеты философии"); наконец, по Фейербаху, Бауэру, Штирнеру, Тюбингенской школе 392, Штраусу и, как десерт, по всему Гегелю, причем выяснились некоторые разногласия в понимании отношения "Феноменологии" к "Логике". Вера Ивановна присутствовала на этом "всенощном бдении"; она приписала Георгию Валентиновичу намерение установить такую программу-минимум для русских марксистов вообще; но Георгий Валентинович считал это для тогдашнего времени утопией и по отношению к товарищам, имевшим в виду литературную деятельность. Георгий Валентинович считал хорошим предзнаменованием, что я невольно

78

переходил на немецкий язык; я выразил сомнение, чтобы на русском языке кто-либо когда-либо мыслил философски; но Вера Ивановна опровергла меня ироническим указанием не только на украинского мудреца Сковороду, но и на Флеровского-Берви.

* - суровому экзамену. Ред.

** - Засулич. Ред.

На следующий день Г. В. Плеханов дал мне письмо к Энгельсу * и напутствовал в путь-дорогу. Я настойчиво советовал Георгию Валентиновичу немедленно подготовить почву напечатанием в "Neue Zeit" резкой по существу, сжатой и сдержанной по тону статьи, в которой резюмировалась бы суть конфликта с народниками-субъективистами. Я считал очень существенным, во-первых, чтобы эта статья, появившись во время моего пребывания в Лондоне, поставила Энгельса лицом к лицу с фактом начавшейся полемики и побудила его высказаться; во-вторых, я имел основания ожидать, что кто-нибудь из русских марксистов заденет русских народников-субъективистов в немецкой печати, а тогда я предпочитал, чтобы это сделал именно Г. В. Плеханов, и притом сразу по существу; я уверял его, что такая статья немедленно распространилась бы в России и в оригинале, и во множестве переводов, и оказалась бы ферментом, что о ней был бы прочитан ряд рефератов в Петербурге... Г. В. Плеханов утверждал, что не стоит обращать внимания европейских читателей на русских народников-субъективистов. В этом нежелании Г. В. Плеханова вовремя, ясно и определенно взять на себя инициативу принципиального выступления против народничества в научном органе европейской социал-демократии я усматривал и продолжаю усматривать - главную причину того, что не только мне, но и самому Плеханову при его свиданиях с Энгельсом во время Международного цюрихского конгресса и затем в Лондоне не удалось убедить Энгельса принципиально выступить против русских народников-субъективистов или хотя бы по конкретному поводу определенно высказаться против них в печати: ведь если сам Г. В. Плеханов не считал стоящим по существу дела ориентировать читателей "Neue Zeit" о своих методологических

79

разногласиях с народниками-субъективистами, то и Энгельс, с своей стороны, мог счесть не стоящим вмешаться в перебранку между русскими.

* Г. В. Плеханов не сообщил мне, что именно он писал Энгельсу, так что я прочел это письмо только тогда, когда оно было показано мне в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса за несколько дней до его напеча-тания в журнале "Под знаменем марксизма". (Прим. авт.)

Кроме того, Г. В. Плеханов просил меня сделать для него в Британском музее побольше выписок из "Святого семейства". Мне он дал ряд чрезвычайно ценных советов относительно целесообразнейшего моего пребывания в Лондоне.

В Лондоне я прежде всего очутился без денег: у меня вытащили кошелек, когда я, выйдя с вокзала Виктория, отдыхал в Гайд-парке. Это принудило меня сразу явиться в бюро "Free Russia", где я застал В. Черкезова, который был так любезен, что помог мне найти дешевую комнату и даже кредит. Деньги мне немедленно выслали в долг из Парижа, а затем из России.

Врученное мне запечатанным письмо Г. В. Плеханова к Энгельсу 391 я отправил в тот же день, прибавив от себя просьбу указать, если он считает возможным, когда я мог бы его видеть с наименьшим ущербом для его занятий. Я писал по-английски; Энгельс отвечал и писал свои дальнейшие письма * по-английски же.

В ожидании ответа от Энгельса я побывал у Степняка; он дал мне рекомендацию в Британский музей; впоследствии, когда я получил возможность прожить в Лондоне четыре года (1896-1900 гг.), меня рекомендовала Элеонора Маркс-Эвелинг, а после ее смерти билет для входа в читальный зал возобновлялся автоматически, хотя я и предлагал новую рекомендацию.

* К сожалению, я был вынужден сжечь эти письма Энгельса ко мне в Париже осенью 1893 г., когда меня - за несколько минут до появления агентов предупредили об обыске. Этот обыск был вызван, по всей вероятности, тем, что как раз перед этим я получил из Лондона на свое имя от "Free Russia" большую посылку, вызвавшую к себе интерес французских чиновников, и притом не только таможенных, хотя я и констатировал, что присланные издания - преимущественно 1870-х годов - представляют только антикварный, а не актуальный интерес Обыскивавшие агенты грозили мне высылкой за находившиеся у меня монографии по истории Великой французской революции и нашли предосудительным ношение мною синих очков, придающих "нигилистическое выражение" моей физиономии. Я потребовал указания на закон, который воспрещал бы во Франции изучение основных фактов французской истории, а относительно цвета очков пригласил гг. агентов сопровождать меня в глазную клинику для выяснения вопроса, чьими указаниями мне следует в данном случае руководствоваться. (Прим. авт.)