Воспоминания о Евгении Шварце - [7]

В. Ф. был одним из создателей и организаторов майкопского драматического кружка, который постепенно превратился в драматическую труппу с очень хорошими традициями. В. Ф. в течение многих лет был на общественных началах бессменным режиссером этой труппы. Они ставили классические вещи — Островского, Пушкина и т. д. Сборы были очень приличные, и в конце концов существующий ныне Пушкинский дом — театр был построен на общественные средства. К нему была пристроена городская библиотека (5)…

[Шварцы приехали в Майкоп, когда Жене было три года… Он пришел к нам в большой шляпе и в кудрях. Я обозвала его девчонкой, и мы подрались. Я была девчонкой-разбойницей и побила его, к сожалению (6). Потом мы подружились. Женя мне и дал впервые Марка Твена. <…> У Льва Борисовича (7) был прекрасный тенор. Его отец давал детям прекрасное образование, не только профессиональное, но и художественное. Учились у хороших мастеров — частным образом. Л. Б. хорошо играл на скрипке. У него немного дрожали руки, но как только он брал в руки скрипку, все было в порядке. Был он одарен и как драматический артист трагического плана, выступал в ролях первых любовников. Играл Князя в «Русалке». Мария Федоровна (8) тоже была прекрасной актрисой. Она исполняла характерные роли, злодеек][20].

… Примерно с 1908-09 года между нами, девочками, и Женей Шварцем, Юрой Соколовым и Сережей Соколовым (9) начали складываться и сложились совершенно особые отношения. Они сохранились на всю жизнь. Мы никогда не говорили о них, но это были отношения какой-то сдержанной нежности, уважения и доверия. Каждый был нужен друг другу, каждому нужны были мы все вместе, и всем нужен был каждый из нашей маленькой компании. Поэтому никто из нас не видел ничего особенного в том, что когда осенью 1916 года я приехала в Петроград для того, чтобы демобилизоваться и отправиться ухаживать за больным дедом Андреем (10), Юра Соколов, зная, что у меня очень мало времени (он тогда еще не был призван в армию), пришел ко мне на квартиру, зная, где ключ от двери, вошел ко мне в комнату, сложил мне белье, платья, книги, принес закупленную еду, тоже очень красиво уложил и отвез меня на вокзал.

Никому из нас не показалось странным ни обращение, ни тон, ни содержание открытки, присланной в 1918 году Юрой Соколовым на мое имя из Крыма. Я дословно помню ее содержание: «Дорогие девочки, потерпите немного, я скоро буду с вами». Это было последнее известие от Юры. В 1919 году, работая во втором Кауфмановском госпитале в Нахичевани (Ростовской), я от одного офицера, тоже петроградского студента, сначала мобилизованного в царскую армию, а потом в армию белых, узнала, что Юра вместе с другими офицерами был утоплен в Крыму взбунтовавшимися солдатами, пришедшими на переформирование воинских частей, и среди этих солдат было очень много уголовников.

В этой нашей, пока еще очень счастливой и веселой группе нас всех объединяло пока еще неосознанное по-настоящему понимание истинной человеческой сущности Женьки. Это был удивительно веселый, общительный, проказливый мальчик, выдумщик на всякие интересные дела, великий имитатор любого голоса, особенно собак, потешавший нас до слез. Но вместе с тем, мы видели в нем большого несмышленыша в быту, и как-то все вместе, не сговариваясь, взяли на себя охранительные функции.

Мать завела такой порядок в нашем доме. Когда приходили отец и сын Шварцы, нам вменялось в обязанность осмотреть и починить их верхнюю одежду, пришить пуговицы, зашить карманы и т. д. (11) Женька так быстро привык к этому, что приходил к нам за этим. Чаще всего этим занималась Лёля, причем она Женю содержала в строгости, ругала за грязные руки, уши, заставляла мыть голову и т. д. Он все делал безропотно, он побаивался Лёлю (12).

У нас был большой сад, мальчики паслись там. Под громадным тутовым деревом стоял стол, и за ним готовились уроки. Правда, занятиями их можно было назвать только условно.

В горы начинали ходить очень рано. Мне было лет 8–9. Поначалу на один день, с отцом, с нянькой. И Женя ходил с нами. Как только свободный день, мы уходим. Моя мать пекла штук 200 пирожков — с вишнями, с мясом, с капустой. Пирожки с вишнями из «Дракона» помните? Это любимые пирожки Жени. Их часто пекла мама.

Потом ходили в большие походы — до двух недель. Это когда нам было по 14–15. Заранее сообщали родителям, потому что надо было купить ведра, продукты. Потом нам нужны были чувяки — несколько пар. Девочкам шили шаровары. Шли обычно через станицу Тульскую, через Абадзехскую, на знаменитые Каменномостские каньоны. Белая прорубала узкие узкие каньоны — через них можно было перепрыгнуть, а вниз — метров 20. По Белой шли вверх, на альпийские луга. Обычно шли через перевал Айшхо или Белореченский (чаще всего) и шли на Красные Поляны (это уже на другой стороне перевала).

Лазили на всякие ледники. Однажды нас трое суток держал снежный буран. У нас была палатка, и мальчики держали палки, на которые она крепилась. Это было под Фишту. Горячей пищи не было, но мы не унывали, веселились. В походах собирали малину, ягоды, ловили форель. Поселений по дороге не было. Спали на камнях. Это нас не очень беспокоило. Но когда попадали на поляны — это было блаженством.