Воспоминания - [64]
Я считаю, что Маяковский, к великому сожалению, очень рано умер, что он дал ту настоящую линию искусства, к которой у нас сейчас стремятся. В этом смысле он, конечно, не имел права покончить с собой. Это он погорячился. Если бы он немного подумал, он бы этого не сделал.
B. О. Перцов. А теперь давайте исторически. Как вы познакомились, в какой обстановке и т. д.
A. В. Лентулов. Я не помню точно даты, когда я познакомился с Маяковским, Володей, как я его звал впоследствии, да кажется, с самого начала, впрочем. Он меня Аристархом звал, а больше «деточка», «птичка». Это его любимые выражения.
Помню фигуру уже в желтой кофте. Причем желтая — это неверно, желто-оранжевая как будто. Цвет надо точно установить, тем более что эта желтая кофта не была какой-нибудь эмблемой или каким-нибудь знаком, а это был просто такой наряд, который был ему к лицу и который выделял его из этой серой толпы — для его яркого глаза.
Если Маяковского перевести на цвет, это было бы то, что я в свое время давал на «Бубновом валете». И он меня признавал, конечно. Даже о его постоянном признании меня я потом расскажу в одном эпизоде, где придется упоминать некоторые другие фамилии.
Но вот насчет встречи, значит, в желто-оранжевой кофте. Кажется, это было, когда Северянин писал «Парень в желтой кофте». Это можно проверить по И. Северянину.
Как произошло знакомство? Он сидел в кафе. В каком — не помню. Перед ним был бокал с какой-то водой и с соломинкой. Кто тут еще был, я не знаю. Кто мог быть, я предполагаю. Наверно, В. В. Каменский — «мать футуризма». Это уж такое очень тонкое остроумие футуристическое — «мать футуризма».
B. О. Перцов. Его так кто-нибудь называл?
A. В. Лентулов. Нет, кажется, это не привилось; как сам Василий Васильевич ни старался и ни ратовал за это почетное место, но в историю он все-таки не вошел. Бурлюк занял это место.
Так вот, я вспоминаю, как будто с натуры представляю. Наверно, куда-то пошли, может быть, даже на биллиарде играть или просто по улице ходить. Много по улицам ходили в компании.
B. О. Перцов. А на выставке «Бубнового валета» встреча была?
A. В. Лентулов. Эта встреча ознаменовалась стычкой с Кончаловским, председателем «Бубнового валета» и его создателем.
Кончаловский не любил вернисажи и прессу, все, что выносит наружу то, что он делает, в противовес мне — я всегда боролся за то, чтобы делать грандиозные бесплатные вернисажи, рассылать до 6 тысяч билетов (часть платных и часть бесплатных). В этом смысле я занимал левый фланг в «Бубновом валете» и одной ногой был очень дружен со всей этой футуристической компанией, с Ларионовым, с Бурлюками. Правда, никогда не любил Бурлюков: все эти эксперименты и все, что мы возводили в степень искусства, в руках Бурлюков вызывало всегда у меня самое отталкивающее впечатление.
B. О. Перцов. Вы не считаете Бурлюка одаренным человеком?
A. В. Лентулов. Совершенно неодаренным. Как живописец он отвратительный, этакой ловкач, со всей провинциальной развязностью, какую он привез сюда из запорожских степей. И этот дух его не оставлял никогда. А в Америке он уж совсем стал махровый. Здесь все-таки он был на фоне людей, которые его одергивали. Отношение к Бурлюку всем было известное. Я, собственно, не знаю человека искусства, который мог бы о Бурлюке как-нибудь выразиться эпически.
Так вот, встреча с Кончаловским. Произошла ссора между Владимиром Владимировичем и Кончаловским, которая окончилась тем, что Кончаловский издал непозволительный указ для «Бубнового валета» и его членов: не пускать Маяковского на выставку.
B. О. Перцов. А в какой же это форме?
A. В. Лентулов. Очевидно, распоряжение было дано капельдинерам.
B. О. Перцов. А поссорились на какой почве?
A. В. Лентулов. На почве критики. Маяковский критиковал произведения Кончаловского>[330]. Для Кончаловского эта критика была критикой представителя футуризма.
B. О. Перцов. А что Маяковский говорил?
A. В. Лентулов. Это трудно вспомнить. Во всяком случае он не был в восторге, а Кончаловский не мог дружелюбно относиться ко всем, кто посягал на его искусство.
В общем, это явление совершенно частного порядка; и все-таки любопытно, окончилась эта история все-таки тем, что Маяковский тем не менее был на вернисаже «Бубнового валета». Он, очевидно, встал выше этой глупой сцены и пришел на выставку.
B. О. Перцов. Где это происходило?
A. В. Лентулов. Большей частью на Б. Дмитровке, в доме Левиссона, против Козихинского переулка.
На этом же вернисаже у Маяковского было еще одно любопытное столкновение, тоже с представителем такого эстетствующего, капризно-буржуазного склада критиков — с Тугендхольдом. Дело в том, что Маяковский, хотя и обладал определенными вкусами, он вел себя всегда деликатно, считал нужным поздороваться при встрече и т. д. И вот как-то, поздоровавшись с Тугендхольдом, ему показалось, что Тугендхольд очень по-генеральски с ним поздоровался. Я помню такую сцену: Маяковский держит два пальца, которые тот ему подал, вышвыривает их из своей руки и заявляет: «Ведь вы не Ротшильд, а только Тугендхольд».
В. О. Перцов. А Тугендхольд хотел что-то подчеркнуть этим?
Чтобы по-настоящему понять детективы Стига Ларссона, нужно узнать, какую он прожил жизнь. И едва ли кто-нибудь способен рассказать об этом лучше, чем Ева Габриэльссон, его спутница на протяжении тридцати с лишним лет.Именно Ева находилась рядом со Стигом в то время, когда он, начинающий журналист, готовил свои первые публикации; именно она потом его поддерживала в борьбе против правого экстремизма и угнетения женщин.У нее на глазах рождались ныне знаменитые на весь мир детективные романы, слово за словом, деталь за деталью вырастая из общей — одной на двоих — жизни.
Книга подготовлена по инициативе и при содействии Фонда ветеранов внешней разведки и состоит из интервью бывших сотрудников советской разведки, проживающих в Украине. Жизненный и профессиональный опыт этих, когда-то засекреченных людей, их рассказы о своей работе, о тех непростых, часто очень опасных ситуациях, в которых им приходилось бывать, добывая ценнейшую информацию для своей страны, интересны не только специалистам, но и широкому кругу читателей. Многие события и факты, приведенные в книге, публикуются впервые.Автор книги — украинский журналист Иван Бессмертный.
Во втором томе монографии «Гёте. Жизнь и творчество» известный западногерманский литературовед Карл Отто Конради прослеживает жизненный и творческий путь великого классика от событий Французской революции 1789–1794 гг. и до смерти писателя. Автор обстоятельно интерпретирует не только самые известные произведения Гёте, но и менее значительные, что позволяет ему глубже осветить художественную эволюцию крупнейшего немецкого поэта.
Книга М. Лапирова-Скобло об Эдисоне вышла в свет задолго до второй мировой войны. С тех пор она не переиздавалась. Ныне эта интересная, поучительная книга выходит в новом издании, переработанном под общей редакцией профессора Б.Г. Кузнецова.
От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".