Воспоминания - [13]

Наступил Великий пост, и я, по обыкновению моему, велела готовить рыбу, а для мужа мясо, но он мне сказал, чтоб я непременно ела то же, что и он ест. Я его упрашивала и говорила, что я никак есть не могу, — совесть запрещает, и я считаю за грех. Он начал смеяться и говорил, что глупо думать, чтоб был в чем-нибудь грех. «И пора тебе все тупости оставлять, и я тебе приказываю, чтоб ты ела!» И налил супу и подал. Я несколько раз приносила ложку ко рту, — и биение сердца и дрожание руки не позволило донести ко рту; наконец стала есть, но не суп ела, а слезы, и получила от мужа моего за это ласки и одобрение; но я весь Великий пост была в беспокойстве и в мученье совести. Настало время приготовляться к дороге, и положено было по последнему пути доехать 600 верст, где жили его сестра и зять, и чтоб тут встретить праздник и прожить до просухи. Племянница с нами же просилась и со слезами его упрашивала, и говорила, что она без него умрет. И он ей дал слово, что с ней не расстанется. Родные мои съехались, узная так скорый наш отъезд.

В один вечер мужа моего не было дома. Я пришла к свекрови и сказала, чтоб они ничего моего не укладывали. «Я с ними не поеду, хотя мне и нелегко сие сделать. Но божусь вам, что сил моих недостанет к перенесению всех мерзостей! Я столько молода, что боюсь себя, чтоб не увериться, что нет ни в чем греха и ни в чем себе не отказывать. Что ж тогда со мной будет? И каково вам будет смотреть на стыд вашей дочери и сына? Это вас может убить. Я вижу, что он будет показывать обо мне сожаление, но не верьте. Пусть он наслаждается совершенным спокойствием! Уверяю вас, что не буду никому жаловаться, и все будут думать больше обо мне и винить меня по молодости моей. Я же знаю, что вы достатку не имеете и жалованье малое, то я вам дам верющее письмо к Демидову, от которого вы получите из шестнадцати тысяч половину. Более я ничего для вас сделать не могу, а вы мне сделаете вечное спокойствие и докажете, сколько вы милостивы ко мне, что без прекословия и без огорчения оставите ту, которая вас никогда не перестанет любить и почитать и называть своей доброй матерью. Теперь он может исполнить свое обещание, данное Вере Ал., чтоб никогда с ней не разлучаться. За что же вы хотите меня мучить? Я, кроме моей любви и почтения, вам ничего не сделала, но прошу вас ему за меня не выговаривать, чем докажете мне последнюю вашу любовь. Пусть он думает, что я его не люблю, в чем я и признаюсь вам. Не вините меня, что я столь чистосердечно с вами говорю. Вы сами меня оправдаете, что такого мужа любить невозможно. Вы мне скажете, что я могу себя принудить любить? Этого невозможно. Я вам и льстить не хочу таким манером: никого нельзя заставить любить. Вот, моя почтенная мать, я вам все сказала, что было в сердце моем, и нарочно говорю при моих родных, чтоб решение мое и им было известно». Они все стояли как деревянные, а свекровь моя села и молчала, только плакала. Первый дядя мой начал говорить, что он не одобряет моего поступка и чтоб я вспомнила данное матери моей слово при конце жизни ее, «что все будешь выносить и терпеть». «И ты знаешь ли, мой друг, против кого ты идешь? — против Бога. И можешь ли ты разорвать те узы священные, которыми ты соединена навеки? И кто тебе дал сие право располагать твоею участью? Тебя всегда учили предаваться на волю Спасителя нашего и в Нем одном искать своего утешения и крепости сил твоих. И почему ты знаешь, оставя мужа твоего, будешь ли ты спокойна и счастлива, и не станет ли совесть твоя тебя укорять? И чему ты подвергаешь свою молодость? — стыду и нареканию. И твои родные будут слышать и страдать. И ты обеспокоишь прах родителей твоих. Думаешь ли ты, что они не будут страдать, видя тебя нарушающею все должности брака? Это одно должно быть для тебя ужасно, и правосудие Божие постигнет тебя. Разве ты думаешь, что ты одна в свете терпишь так много? Поверь, моя любезная, гораздо несчастнее и хуже есть супружества, и есть такие жены, которые оставлены самим себе, без друзей, без подпоры, а к тебе еще милосерд Создатель наш — дал тебе друга истинного в свекрови твоей, — и ты еще жалуешься!» Мать моя вдруг бросилась перед меня на колени: «Умоляю тебя прахом матери твоей и моей горестью: не веди старость мою во гроб с мучением! Я тебя уверяю, что не поедет с вами Вера Але. Ежели он будет усиливаться и я не буду в силах чего сделать, то обещаю тебе не ехать с ним и с тобой остаться здесь». И я сама бросилась к ней и с горькими слезами обещала ее не оставлять. Дядя и тетка меня обнимали и благословляли за доброе намерение. И так все успокоились, кроме меня.

Осталась одна неделя до нашего отъезду, и муж мой пришел к матери, поцеловал у ней руку и сказал: «Я вас хочу просить об одной вещи, в которой не откажите мне». Она сказала: «В возможном никогда не откажу». Он начал просить, чтоб Веру Але. взять с собой, которая столько к нам привязана. Она отвечала, что этого сделать нельзя и не годится ее везти от матери, которая стара и слаба. «Я думаю, она и сама не согласится оставить мать». Он сказал: «Только вы позвольте, а у матери уж я выпрошу». Свекровь моя сказала, что она не позволяет. Он сказал: «Ежели вы не соглашаетесь, то я сам решусь взять: она может там найти свое счастье и за хорошего человека выйти замуж». Мать моя сказала: «Я тебе не могу запретить; ежели уж ты прямо говоришь, что без нее не поедешь, то и я тебе объявляю, что я остаюсь здесь и жену твою с тобой не пущу; она без меня нигде не может жить. Вот тебе мое решение, и знай, что оно твердо!» Муж мой вышел очень рассердившись, и что-то они говорили с племянницей очень долго, и она вышла расплакавши. Мать моя послала за ее матерью и спросила у ней, разве она соглашается отпустить дочь свою с дядей? Она отвечала, что ни под каким видом не отпустит. «И с какой стати ей ездить везде с дядей, оставя мать в старости!» Позвали племянницу и, увидя, что она расплакана, спросили, отчего она так горька, и мать ей сказала, чтоб она и не думала о своих пустых затеях и сейчас чтоб собиралась ехать с ней домой. И так ее увезли. Вечером мой муж у меня спрашивал, знаю ли я решение матушки? Я сказала: «Знаю». — «И ты с ней останешься?» — «Я вам не хочу лгать, что я без нее никуда не поеду, иначе как разве крайность меня заставит». Он усмехнулся и сказал: «Я знаю, для чего ты здесь с удовольствием остаешься: у тебя был жених прежде меня, за которого тебе хотелось и тебя не отдали, а ты и до сих пор его любишь, то, конечно, тебе и приятно здесь остаться». — «Я вас уверяю моей искренностью, что я сего не знаю жениха, а кто вам сказал — тот солгал, и как вы могли поверить и утвердиться на этой лжи! Вы спросите у матушки вашей обо мне: она лучше меня знает, нежели другая кто. Я знаю, кто вам сказал: она судит и говорит по своим чувствам, но я ничего не боюсь — совесть моя чиста пред Богом и перед Вами. В том только я буду всегда виновата, что не отступлю от правил вашей матушки и буду поступать так, как она прикажет, бывши уверена, что она не пожелает зла сыну и дочери». Он, рассердившись, ушел со двора.