Воспоминания. Книга об отце - [140]

”Я сам знаю, Вячеслав Иванович, — сказал он мне — мы остались еще после вечера, когда публика ушла. Это — единственный из символистов, с которым мы на вы, есть у него такая почтительность ко мне, может быть потому, что я старше, хотя вот с Белым не так, — все, что я написал до сих пор, это все только бред и невроз революции. И он прав“». См. также Литературное наследство, т. 92, кн. 3, с. 496–497.

БОГОЛЮБОВ, Николай Николаевич (1870–1951) — оперный режиссер. В 1911–1917 — режиссер — постановщик Мариинского театра, после 1917 — гл. режиссер оперных театров и профессор консерваторий в Одессе, Баку, Тифлисе и т. д. Автор кн. Полвека на оперной сцене. М., 1957.

БОДМЕР (Bodmer, Martin, 1899–1971) — швейцарский издатель, основатель и редактор журн. «Corona». Основал Fondation Bodmer в Женеве — хранилище редких рукописей и инкунабул.

БОРОДАЕВСКАЯ, Маргарита Андреевна (урожд. Князева) — ей посвящено стихотворение В. И. «Славянская женственность» (Cor ardens; II, 342) и цикл «Лога и жнивья» (IV, 14–15). См. о ней II, 738. Жена поэта, принадлежавшего к окружению В. И., Валериана Валериановича Бородаевского (1876? 1879? — 1923). В. И. посвятил ему несколько стихотворений: «Мизопоэт» и «Страстные свечи» (Нежная тайна, III, 49–50); «Рубка леса» (III, 514) — написано 4 сентября 1913 г. в имении Бородаевских «Петропавловка» (Курской губ.), где семья Ивановых гостила после возвращения из Рима; цикл «Дружественные тени» (IV, 16–17). Бородаевский и его жена были антропософами.

БРАГАЛЬЯ (Bragaglia, Anton Giulio, 1890–1960) — итальянский режиссер и театральный деятель, в 1918 основал в Риме, вместе с братом Carlo Ludovico, «La Casa d’arte Bragaglia», центр римского авангарда, а в 1921 Teatro degli Independenti. Де Кирико, де Пизис и др. сотрудничали в его журн. «Cronache d’attualità» (1916–1922).

БРЕНСОН (Brenson, Teodoro/Theodore, 1893–1959) — художник, гравер, родился в Риге, переселился в Италию, член «Gruppo Romano Incisori Artisti». С 1941 в США, умер в Нью — Йорке.

БРЮСОВ, Валерий Яковлевич (1873–1924) — писатель, поэт — символист. О его отношениях с В. И., о рецензиях двух поэтов друг на друга, о стихотворных посвящениях — см. предисловие к его «Переписке с Вячеславом Ивановым, 1903–1923», пред. и публ. С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и A. B. Лаврова. Литературное наследство, т. 85, М., 1976, с. 428–545. «16 января. /…/ — Ну, а о Брюсове какого вы мнения, В. И.? — Это вопрос посложнее. Дело в том, что Брюсов, при большом и несомненном таланте, самым грубым образом изнасиловал свою музу. Он с ней грубо обращался, таскал ее (я сам видел) за волосы, бил ее. Брюсов дерзает обратиться к своей музе с угрозой: ”Влекись, мой вол… мой кнут тяжел“. И еще он о себе писал: ”Но последний царь вселенной, Сумрак! Сумрак! — за меня“. Какой‑то эмпирический (не метафизический тяготеет над них грех, и Брюсов служит злу. Не Сологуб, как кажется многим, а Брюсов. Если, например, у вас есть какое‑нибудь колеблющееся дело, которое можно решить и за и против вас, и вы предоставите его решение Брюсову, будьте уверены, что он всегда решит против вас, даже если он вас не знает. По его собственному неоднократному мне признанию, он вынужден вечно лгать. Помню, какое сильное произвел он впечатление на мою жену [Л. Д. Зиновьеву — Аннибал], когда при первом знакомстве, в течение целого вечера, рассказывал, что он больше всех в мире страдает, ибо вынужден всегда лгать и скрывать свое истинное лицо. Брюсов — большая поэтическая сила, все же он поэт только второклассный.

17 января. — Вот Вы, В. И., — сказал я, — так сурово говорили вчера о Брюсове, а между тем в Cor ardens вы писали, что он открыл вам новую ”эру Офиеля“ и обращались к нему со словами ”И музы темной посвящаю Прозренья — зрящему Тебе“…

— Да, я был одно время в него влюблен, неоднократно целовал его глаза, а глаза его были черные, прекрасные, подчас гениальные. Бывало, он стоит с наклоном головы влево, весь гибкий, упругий, и вдруг весь озаряется светом, когда мелькнет у него какой‑нибудь замысел, или ему вдруг представится план его будущего произведения. Он был подобен кошке или черной рыси на Парнасе, если хотите, пантере. Брюсов мог мгновенно импровизировать стихи почти любым размером. Да, не того я от него ожидал, сердит я на него. ”Огненный ангел“, правда, хороший роман (рассказов Брюсова я не люблю), но это все не то, не то…» («Беседы», с. 305–306).

«23 января. Я прочел понравившиеся мне стихи Брюсова:

Нежно гаснет бледно — палевая,

Вечереющая даль.

Словно в лодочке отчаливая,

Уношусь в мою печаль.

Выхожу в аллею липовую,

Где сказал он мне: я твой!

И не плачу, только всхлипываю…

— Для меня эти стихи — образец безвкусия. Ведь женщина, которую Брюсов описывает, находится в таком состоянии, что уж и плакать не может, а только всхлипывает, состояние души человека такое тяжелое, что у него уже не хватает звуков, а Брюсов, видите ли, упражняется в изысканных гипердактилических рифмах. И, выпячивая эти рифмы, Брюсов показывает, что ему нет никакого дела до этой женщины и что, вообще, этой женщины для Брюсова нет, а есть только эффектные рифмы: липовую — всхлипываю, палевая — отчаливая. Я считаю, что это не творчество, а выделка фабрикатов. Рифма в стихах играет служебную, второстепенную роль и не должна себе довлеть. Вспоминаю, как Брюсов однажды пришел ко мне и сказал: ”Вячеслав, ты в ‘Нежной тайне’ употребил рифму: полюс — Solus, ведь я тебе ее дал, а ты поместил даже не в главном, центральном стихе, а в каком‑то второстепенном“. Я только пожал плечами, мне это было смешно слушать: придавать такое чрезмерное значение рифме. Но в этом и есть сущность декадентства, что часть приобретает значение целого. Это есть разложение, отпадение от целого, отделение каждого атома. Это и есть начало зла, служение дьяволу.