Воспоминания. Книга об отце - [119]

В лекциях и на семинарах Вячеслав Иванович постоянно упоминал Гете и Шиллера, своего учителя прославленного историка Древнего Рима Теодора Моммзена, книгу Д. Фрэзера «Золотая ветвь» и Фридриха Ницше, открытого им в годы молодости, особенно его работу «Рождение трагедии из духа музыки».

Этот образованный «европеец» вместе с тем был явлением истинно русским, славянским. Ему был органически близок русский фольклор, народный эпос, былина. Не только как ученый, но прежде всего как поэт всю жизнь не расставался он с Державиным, Жуковским, Пушкиным, Боратынским, Тютчевым, Некрасовым, а из современников ближе всего ему были Иннокентий Анненский, Андрей Белый и Александр Блок. Философия Тютчева, его лирика и судьба были психологически близки Вячеславу Иванову, да и внешне в бакинские годы он выглядел старше своих лет и очень напоминал стареющего Тютчева. Впрочем, на подаренной мне фотографии в берете в профиль он больше напоминает Данте. Западничество Вячеслава Иванова не исключало уважения к славянофилам, а прозу С. Т. Аксакова, деятельность братьев Киреевских и поэзию и критические статьи Аполлона Григорьева он ценил за бережное отношение к народному русскому быту и языку. Русские славянизмы и архаизмы встречались в его повседневной речи и естественно звучали в стихах.

В медлительном, иногда несколько величавом произношении своих стихов Вячеслав Иванович как бы смягчал некоторую тяжеловесность и непривычную для слуха перегруженность ударными звуками. Эта замедленность чтения и плотность речи всегда соответствовали значительности поэтической мысли. Многие стихи, казалось, предназначались не для бумаги, а для вечной меди. Это была речь не оратора, но Пророка, Судии, в ней не было строгого или сатирического приговора. Поэт свидетельствовал о самых значительных событиях своего времени в общем потоке веков. Повседневное, даже будничное приобретало в его творениях приподнятость, иногда даже трагическую значительность. Понятно, что такая сложная и непривычная поэтическая речь не была доступна пониманию даже некоторых профессиональных критиков, находивших в поэзии Вячеслава Иванова бездушный и бессмысленный «филологический бред». В то же время крупнейшие поэты — современники: И. Анненский, К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый, М. Волошин, А. Блок — высоко ценили творчество Вячеслава Иванова и видели в нем теоретика и вождя русского символизма. Об этом свидетельствуют многочисленные статьи и стихи, посвященные Вячеславу Иванову, а также дневники, воспоминания и переписка, которые только теперь становятся достоянием исследователей.

З. Г. Минц в статье «О ”Беседах с поэтом В. И. Ивановым“ М. С. Альтмана» дает обзор высказываний о Вячеславе Иванове писателей и литературоведов начала XX века^[256].

«Ал. Блок считал Иванова ”писателем образованным и глубоким“, ”прекрасным поэтом“^[257], А. Белый — ”крупным художником, ученым и организатором символического течения современности“, ”мэтром“, которого он, Белый, ”высоко ценит и любит“^[258], В. Брюсов — ”настоящим мастером, понимающим современные задачи стиха“, чья поэзия имеет ”редкую в наше время силу“^[259], В. Пяст — ”новым звеном в цепи дорогих сердцу имен, протянувшейся через нашу родную литературу“^[260], С. Городецкий назвал поэзию Вяч. Иванова ”поистине изумительным и величавым зрелищем для наших дней“^[261] и т. д. и т. п. В общем обзоре символистской поэзии 1900–х гг. поэт и критик Поярков писал: ”В кружках московских поэтов нередко талант Вяч. Иванова сравнивали с дарованием В. Брюсова и К. Бальмонта. Удивительно быстро, в два — три года, поэт занял свое (при этом одно из первых) место в современной поэзии России“^[262]. При этом значение творчества Вяч. Иванова признавали отнюдь не только его литературные единомышленники. Так, Н. Гумилев, скептически относившийся и к мистицизму Иванова, и к ”крайностям русской идеи“ в его творчестве, и к отвлеченной ”теоретичности“ лирики Иванова, вместе с тем, отмечает, что ”все поэтическое творчество“ поэта — ”сплошная революция, иногда даже против канонов, установленных им самим“^[263]. Профессор Ф. Ф. Зелинский назвал В. Иванова ”пламенным новатором во всей области поэзии“^[264]. Даже марксистская критика 1900–1910–х гг., остро полемическая, неизменно сурово критиковавшая мистико — идеалистические взгляды Иванова, признавала ту субъективную искренность поисков поэта, за которую ”вы не можете не уважать его“^[265]. Главное же — и A. B. Луначарский, и П. С. Коган, и даже до вульгаризации прямолинейно — социологичный Вл. Кранихфельд постоянно исходил из убеждения, что творчество Вяч. Иванова — одно из наиболее ярких и типичных проявлений русского символизма»^[266].

Мне довелось узнать Вячеслава Иванова в пору его творческой зрелости. Ему предстояло еще прожить полное исканий и жизненных испытаний целое 25–летие. Но уже в Баку в его стихах было заметно стремление к большей ясности и простоте — простоте высокой, Пушкинской. Он не раз возвращался к своей известной статье о поэме Пушкина «Цыганы» и на семинаре в Бакинском университете, и в июне 1924 года в речи на чествовании великого поэта в Москве. Анализ звукописи в лирике Пушкина и разработка проблемы звукообраза у Пушкина в трактовке Вячеслава Иванова опередили наших пушкиноведов, а также историков и теоретиков стиха