Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг. - [6]
В конце июля 1913 г. Д.Д. Гримм отдыхал на живописном баварском курорте Фишен-им-Альгой. Там его застала весть о готовящихся переменах со стороны Министерства народного просвещения. Барон М.А. Таубе уведомил его в письме о переводе из Петербургского университета в Демидовский юридический лицей в Ярославле. Желая предотвратить удар, профессор написал ответное послание с четким и последовательным изложением своей позиции. Его копия сохранилась в архиве историка М. А. Дьяконова, близкого друга Д.Д. Гримма, с которым он мог вести откровенные и доверительные беседы[66]. Само письмо, наполненное отсылками к различным правовым актам, да и сам его стиль — официальный, тяжеловесный, но в то же время очень емкий — говорит о причастности автора к юридической науке и о том, что право было для него превыше всего. В своем небольшом письме Гримм хорошо обрисовывал ключевые проблемы в сфере народного просвещения и образовательной политике России в начале XX в. Профессор выступил против готовящегося перевода и свой отказ мотивировал тем, что ярославский лицей не пользуется правом участия в выборах в Государственный совет. Таким образом, он лишится профессорского ценза, а значит, своего членства в Совете[67]. Министерство этого и добивалось. Но позиция Д. Д. Гримма была столь прочно аргументирована, что от перевода в Ярославль пришлось отказаться. Вместо этого 3 августа 1913 г. Кассо издал приказ о назначении Давида Давидовича в Харьковский университет[68]. В то время, когда либеральная интеллигенция и умеренные консерваторы выражали сочувствие Гримму, крайне правые деятели не скрывали своего ликования. Характерна реакция ученого-юриста Бориса Владимировича Никольского (1870–1919), ревностного охранителя и черносотенца, люто ненавидевшего Давида Давидовича и одновременно пытавшегося занять его место на кафедре. В своем дневнике 11 августа 1913 г. он сделал следующую запись: «Гримма Кассушка шаркнул в Харьков. Во-первых, это давно было необходимо сделать, и наказание вполне заслужено; а во-вторых, у меня мелькнула мысль — чем бы я не хорош для Петербурга? Гримма положение пиковое: не ехать в Харьков — уходить из Государственного совета. Поедет, поедет. А не поедет — еще хуже. А как ему ехать в Харьков, когда он должен в Государственном совете заседать? Убийственный ход»[69].
Давний недруг очень точно отразил в своей злопыхательской заметке суть дилеммы, вставшей теперь перед Гриммом: ехать ли в Харьков или же подать в отставку в знак протеста, как это сделали в аналогичных случаях его либеральные коллеги М.Я. Пергамент и И. А. Покровский. Д.Д. Гримм не желал доставить удовольствие Л. А. Кассо своей отставкой и автоматическим выбытием из членов Государственного совета. Он решил остаться профессором, но в Харьков не ехать, попросив о переводе из штатных в сверхштатные ординарные профессора без содержания, дабы дать другому кандидату возможность быть избранным на его место, а сам намеревался продолжить депутатскую работу в столице[70]. Тем самым он, соблюдая все правовые нормы, ставил Кассо в затруднительное положение. Действительно, министру потребовалось полгода, чтобы найти возможность нанести новый удар своему оппоненту. В январе 1914 г. Гримма обвинили в систематическом отсутствии на рабочем месте, в том, что он не объявлял и не читал лекции в течение учебного года. 31 января 1914 г. Кассо послал ему письмо, сообщив об увольнении: «…Я считаю долгом уведомить Ваше превосходительство, что министерство народного просвещения, в устранении такого, совершенно недопустимого отношения к своим обязанностям, решило ныне уволить Вас от означенной, лишь формально занимаемой Вами, должности с причислением к министерству народного просвещения»[71]. Увольнение профессора Гримма вызвало большой общественный резонанс. По верному замечанию Ф.А. Гайды, оно взбудоражило и возмутило даже многих правых в Государственном совете[72]. Нина Сергеевна Платонова (1886–1942), дочь знаменитого историка, писала своим родителям 4 февраля 1914 г.: «Об отставке Давида Гримма я много читала в газетах и вынесла из всего прочитанного впечатление, что отставка эта является полнейшим беззаконием, превышением власти со стороны Кассо. Не возможен ли в таком случае благополучный для Гримма исход дела?»[73]
О своем решении Л. А. Кассо незамедлительно известил Государственный совет. Рассмотрение вопроса о дальнейшем членстве Д.Д. Гримма в нем было поставлено на 7 марта 1914 г. Накануне вечером, 6 марта, на квартире М. М. Ковалевского на Моховой улице собралась группа единомышленников из числа членов Совета, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию[74]. Увы, конкретные подробности беседы установить пока не удалось. Не исключено, что во время встречи были достигнуты конкретные договоренности, ибо уже на следующий день результаты тайного голосования в Совете оказались для сподвижников Кассо полной неожиданностью. Накануне министр поручил Таубе лично проконтролировать процесс лишения Д.Д. Гримма мандата. Тот специально пришел на заседание Государственного совета и наблюдал за происходящим из правительственной ложи. Барон был уверен в принятии нужного министерству решения и говорил одному из членов совета: «Мы его уволили, а они должны признать его выбывшим»
