Воспоминания гетмана - [44]

13-го и 15-го снова повидался с немцами. На этот раз я уже говорил с Гассе и майором Ярошем. Я им прямо изложил свой план и сказал, что от них я ничего не прошу, кроме нейтралитета, если же они уж очень сочувствуют мне, был бы очень благодарен, если бы они помешали так или иначе сечевикам, которые были тогда частью, главным назначением которой было охранять правительство и Центральную Раду, осуществить выход из казарм. Немцы ничего положительного мне не сказали, но видно было, что они мне сочувствуют. Один из них сообщил мне, что генерал Греннер, начальник штаба армии, вероятно, попросит меня с ним переговорить. Я согласился и продолжал свое дело.

На квартире у меня было полнейшее столпотворение. Я жил с несколькими офицерами, Полтавец и Зеленевский были со мною. С утра до вечера ко мне являлись люди, офицеры, члены партии, различные журналисты, члены Земельного Союза Собственников. У меня голова шла кругом. Каким образом мы тогда на себя не обратили внимания правительства, я не понимаю; видимо, никакой разведки у них не было. Один только австриец, майор Флейшман, что-то пронюхал, а я от него особенно скрывал свои действия. В разгаре суеты вдруг он, совершенно неизвестно почему, прислал ко мне своего адъютанта, который очень долго у меня сидел и, в конце концов, лишь передал мне, что майор мне кланяется и просит сообщить, как мое здоровье. Так как я никогда в жизни не был болен, меня очень удивил этот визит. Очевидно, адъютант хотел что-нибудь разведать, но не знал, как взяться за дело.

Мне придется несколько остановиться, прежде нежели идти дальше в изложении событий, которые содействовали моему появлению на арене политической деятельности.

Я не рассказал, что несколько раньше, до того, когда происходили все эти события, я, в поисках за людьми, с которыми мог бы посоветоваться, вспомнил о Петре Яковлевиче Дорошенко, который находился в Чернигове, занимая там (конечно, еще до Центральной Рады) должность директора Дворянского пансиона. Я просил его приехать на несколько дней в Киев, что он и сделал. Петра Яковлевича я очень любил и уважал, как я уже указал в начале моих записок. Петр Яковлевич имел большое влияние на меня в смысле развития во мне любви к историческому прошлому нашего края. Очень умный, прекрасно образованный, обладающий громадной памятью, изучивший с любовью историю страны до мельчайших подробностей, владелец недурной библиотеки. Он был еще совершенно молодым, городским врачом города Глухова, когда постоянно встречался со мной в мои наезды в имение Полошки, находящееся в пяти верстах от города. Мы часами просиживали с ним в беседах о прошлом Украины. Он совершенно не принадлежал к типу современных наших «диячей» украинских, очень низко их расценивал, не верил им, но к прошлому страны относился с величайшей любовью. В его устах каждый штрих из истории нашей Полтавщины или другой подобной области становился красочным и интересным, но особенно занимательной у него выходила биография всех прошлых деятелей времен гетманов. Я очень любил бывать у него, и со временем паше знакомство перешло в прочную дружбу, которая за эти 25 лет ничем не была омрачена. Где бы я ни был, я постоянно, насколько это было возможно, поддерживал с ним тесную связь. Он не раз приезжал ко мне в мое полтавское имение Тростянец, в Царское Село и в Петроград, когда я живал там. Этот человек мне всегда казался, по своему уму и способностям, удивительно скромным. Сколько видишь бездарностей, которые чванятся своими знаниями. Все они норовят попасть на первое место, а здесь человек действительно выдающийся прозябал всю свою жизнь в тени, исключительно из-за своей скромности, хотя фактически ему временами приходилось нести чрезвычайно трудные обязанности, хотя бы во время его земской деятельности.

Теперь, когда обстоятельства сложились для меня так, что приходилось, не откладывая, принимать категорические и ответственные решения, я решил его вызвать. Я не изложил ему исчерпывающе своего положения, но все же ясно дал ему понять, к чему шло дело. Петр Яковлевич, привыкший к деревенской и провинциальной жизни, где решение всякого вопроса вынашивается чуть ли не годами, был очень смущен, и ясно своего мнения он мне не высказал. Тем не менее, уезжая, он мне сказал: «Ну, дай вам Бог успеха!»

Решительные действия не в его характере. Но Петр Яковлевич для меня, особенно теперь, представлял большой интерес, так как по своим социальным убеждениям он был лишь немного правее меня, но в основных вопросах со мной соглашался. В вопросах национальных я совершенно разделял его мнение, а это было очень важно, так как он пользовался и в великорусских, и в украинских кругах большим уважением.

Время, однако, шло. Подготовка к съезду тоже двигалась вперед.

Тогда же произошло событие, которое сыграло некоторую роль, далеко для меня не выгодную в дальнейшем. В один прекрасный день богатый банкир Добрый был арестован какими-то новоявленным «Союзом Спасения Украины» и увезен неизвестно куда. Говорили, что он был одним из наиболее видных финансовых деятелей, работавших с немцами, и потому навлек на себя ненависть этого Союза; он с ним и расправился. Я никогда не интересовался подробностями этого дела. Думаю, что и Добрый такого особенного значения у немцев не имел, он просто-напросто устраивал свои собственные дела. Однако следствие по этому делу взяли на себя немцы. К делу оказались причастными некоторые министры [Рады], между прочим, военный – Жуковский, и внутренних дел – Ткаченко. Их обоих немцы арестовали.