Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [26]

Зима 1894–1895 годов прошла весело в спектаклях и вечерах. Феодосийское общество было хорошее во главе с И. К. Айвазовским, который относился к офицерам очень хорошо: принимал у себя, руководил наших полковых «вятских» художников в живописи; мы удивлялись, как ему не надоело возиться с ними. Я держался, как всегда, золотой середины и не напрашивался на приглашения, но были офицеры, которые «втирались» в общество, как-то Толпыго, Свержбинский, Дурасов, играя роль «золотой молодежи» града Феодосии.

1895

Весной 1895 года в апреле я был командирован в Севастополь для разбивки лагеря, на продолжение лагеря 1-й бригады 13-й пехотной дивизии. Первый раз проехал на пароходе вдоль Южного берега и был очарован. Лагерь был мною разбит, но полк остался в Феодосийском лагере, и я с командой возвратился в Феодосию. На обратном пути меня так укачало на пароходе, что в Феодосию приехал пластом… все имеет обратную сторону.

Лето прошло в стрельбах и смотрах высшего начальства, а в конце августа выступили походным порядком в Севастополь по маршруту Старый Крым — Карасу-Базар — Зуя — Симферополь и Севастополь. От Феодосии до Зуи исполнялись маневры — частями полка, от Зуи до Симферополя — частями бригады, а от Симферополя до Севастополя — частями дивизии. Моей охотничьей команде пришлось работать много, и работала [она] на славу: умело, толково и быстро. На маневре под Севастополем, благодаря действиям моей команды, 2-й бригадой был блестяще выигран ночной маневр, и командир 7-го корпуса, генерал-лейтенант Дукмасов, гроза корпуса, пришел в восторг от действия моей команды. Во время стоянки в Севастополе я со Змейцыным осмотрели всю линию обороны, Херсонский монастырь, музей, собор, церкви и братское кладбище. Нет слов того глубочайшего умиления, овладевшего при виде исторических мест и священных реликвий осады Севастополя; Малахов курган тронул меня до слез; могила адмиралов во Владимирском соборе заставила преклонить колена…

Обратно в Феодосию полк возвратился по железной дороге. Приятно было возвращаться на покой — отдыхали две недели. Составилась компания «купальщиков»: Емелин, фон Зигель, Фомин, Змейцын и я, купались до 15 октябр я…

Выскакивали из воды как из огня, быстро одевались — и в портовой ресторанчик грека Никола Панели, который неподражаемо готовил рагу из баранины — 20 коп. глубокая тарелка, как вкусно было это рагу под рюмку водки… да еще после купания. После основательной закуски с водкой переходили на белое вино «Рислинг» виноградников Подобедова — 40 коп. за бутылку, и непременно с устрицами мыса Святой Анны; каждый съедал по 100–200 устриц с лимонным соком. После сего самочувствие было чисто ангельское… Так жили мы в Крыму.

Зимой охотничьей командой было сделано несколько больших охот «загоном» в окрестностях Старого Крыма, из Симферополя приходила охотничья команда 51-го Литовского полка. Спектакли и вечера шли своим чередом. В Фео досии был открыт памятник императору Александру III как основателю порта и благосостояния города. У И. К. Айвазовского, на Масленице 1896 года, состоялся гранд-бал со спектаклем с пьеской «Жмурки», где я играл роль маркиза с тремя хорошенькими барышнями. В костюме маркиза я был снят, и фотография разошлась в большом количестве.

В апреле месяце я был опять командирован в Севастополь — возобновить разбивку лагеря и поставить палатки с постройкой необходимых кухонь и прочих хозяйственных построек. Мною было выполнено, и полк прибыл в лагерь Севастополя. Плохо было в Севастопольском лагере: воды мало, пыль известковая страшная, жара от скал Сарданавиной балки невыносимая; результаты: больных трахомой глаз более 500 человек, и от брюшного тифа умерло более 50 человек. Мы были страшно недовольны и вспоминали свой Феодосийский лагерь.

После лагерного сбора последовали маневры частями дивизии, применительно к Севастопольской кампании, в окрестностях Балаклавы.

Из выдающихся событий за время лагерей было торжество священного коронования их величеств. Празднества в Севастополе прошли блестяще, особенно красив был Черноморский флот. Невольно мне вспомнился 1894 год, 21 октября, 10 часов вечера, когда в феодосийском порту показался военный транспорт «Днестр», а через час я и еще пять офицеров получили [приказ] экстренно собраться и явиться на транспорт в 12 часов ночи для отправки в Ливадию, держать посты у гроба императора Александра III. В пять часов утра мы уже ехали по ялтинской набережной в Ливадию, с 9 часов стояли при гробе императора, и я тогда увидел всю семью. Трогательно было видеть императора в гробу, много видел неподдельных народных слез при прощании простого народа ночью в Ливадийском соборе. Перенос тела на крейсер «Память Меркурия» и его отплытие из ялтинского порта не поддаются описанию.

1896

Зимний сезон 1896/7 годов я усиленно ухаживал за барышнями, а особенно за Феней Макаровой и Тасей Мосаковской, но кому из них отдавал предпочтение, я и сам не знал…

Спектакли, вечера, посещения знакомых шли своим обычным порядком, время летело как стрела, не было ни забот, ни горя, ни зависти — был вполне доволен своей судьбой, но было одно неприятное обстоятельство: застой в чинопроизводстве и в движении по службе; ведь года шли, я поручиком восемь лет, а надежды к производству и не видно — я в полку чуть ли не 12-й поручик и лет от роду 35-й год… Явилась мысль уходить за чинами на Дальний Восток, мысль эта засела гвоздем… Стала омрачать Крымское счастье. В конце года я частенько стал бывать в семье начальника Феодосийского карантинного округа Семена Спиридоновича Мосаковского, у которого были два сына — Вячеслав и Владимир, три дочери — Ольга, Наталья и Людмила, всех интереснее была Наталья (Тася). Меня принимали очень хорошо, «видов» на что-либо не показывал, да так и было, Феня Макарова была куда интереснее их. Как мы ценили, [что] женский элемент показывает то, что бывало на репетициях; мы заранее уславливались по окончании репетиции, [и] вместо того чтобы проводить дам, удирали через пожарный ход в ресторан нашего Пантели; дамская группа шла домой по одной стороне высокого бульвара, а мы шли в ресторан по другой стороне, закрытые насыпью бульвара.