Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [25]

За лето я успел познакомиться в городе с полковником пограничной стражи Георгием Нозловичем Перионом, женой его Верой Николаевной, детьми их — Натальей, Аллой, Любовью и Михаилом; полковником Михаилом Ивановичем Петровым, с директором мужской гимназии Василием Ксенофонтовичем Виноградовым, женой его Марьей Семеновной, Иваном Константиновичем Айвазовским, Степаном Емельяновичем Мурзаевым, с семействами Дуранте, Грамматикова, Ламси и другими. В Феодосии существовал артистический кружок, и меня как любителя привлекли. В кружке составилась веселая компания: Кальмейер, Полевой, Редлих, Змейцын и я, все были хорошие исполнители и без всяких претензий относительно ролей, но каждую роль отделывали на совесть, вследствие чего мы были необходимы как воздух, без нас не игралась ни одна пьеса. Мы были общими любимцами общества. Хорошо играли на сцене Перионы, Петров, Дуранте, Бурхановская, Воинова, Волк-Ланевская. Нас со Змейцыным изводили репетиции, с которых приходилось ночью, иногда по невылазной грязи, тащиться из города в лагерь четыре версты… Но мы шли и играли, а то можно было с ума сойти. Занятия с командой велись в поле, людей обучил, и команда всех отделов была образцовая. На охоту на коз, лисиц ходили в горы, в Старый Крым и в Суук-Су. Под Рождество мы со Змейцыным к всенощной пошли в город в полковую церковь, и, идя обратно, нас застиг снежный буран, и мы два часа блуждали по степи около нашего лагеря, до слез было больно нам одиноким… но добравшись до дому, мы вознаградили себя и питьем, и яствами. Зимой морозов ниже –10° не было, но изводили северо-восточные ветры, пронизывающие насквозь, из нашего саманного дома выдувалось все тепло, и нередко было в нем –3°, вот тебе и юг… Мы спали под шубами. Особенно бурными были ноябрь и февраль месяцы.

1894

Весна 1894 года наступила поздно, по-крымски, в марте было еще холодновато, но все-таки у нас в лагере стало веселее, степь стала покрываться цветами шафрана и полыни — воздух стал легкий и душистый. Начались стрельбы, а в средине апреля полк вышел в лагерь, и мы перешли в палатки, зима была позабыта. Удобство лагеря было — это то, что в лагерь была проведена вода из городской магистрали, идущей мимо лагеря, из имения И. К. Айвазовского Шах-Мамай, в город, это в Крыму великое благодеяние: солдаты мыли белье, сами умывались, и даже мылись сколько было угодно; это мы оценили в Севастопольском лагере — когда струя в палец толщиною на три полка, когда люди не умывались по 3–5 дней, и в полках было по 500 человек больных трахомой… А у нас перед лагерным собранием здесь бил фонтан на три сажени вверх. Лето прошло весело: после занятий ездили на длинной линейке в тройку лошадей купаться в море к вокзалу, купанье было чудное, а вечером ездили в город на музыку на бульвар, где много гуляло хорошеньких барышень, из них выделялись Феня Макарова, Тася Мосаковская, Леля Луранте, Аня Крым, Соня Грамматикова, и много других, приехавших на морские купанья. Был фонтан Айвазовского и при нем кофейня и шашлычная, где можно было съесть чудных шашлыков, выпить пива или турецкого кофе, и все это было баснословно дешево — как раз по офицерскому карману, я получал тогда 53 руб. 50 коп., и на все хватало. В Феодосии в это время строился порт, и одним из инженеров был В. Н. Чаев из Рязани, но я редко бывал у него. Часто были мы со Змейцыным у Перионов, которые радушно относились к нам. Быстро прошло лето, настал сентябрь месяц — самая лучшая часть года в Крыму «золотая осень», и именно: и золото фруктов, и золотое освещение солнца. Зимовать опять в лагере я не решился, и по рекомендации поручика Алексея Александровича Емелина я нанял комнату со столом у отставного прапорщика карантинной стражи Тараса Федоровича Кравченко за 25 руб. в месяц; домик его находился в Карантинной слободке, на горке около одной из Генуэзских башен, с терраской, с видом на весь город, порт и бухту. Семья состояла из Тараса, как его называли все офицеры полка, 79 лет, слепого, но пьющего еще водку, жены его — Настасьи Васильевны 65 лет, и двух ее сестер — Полины Васильевны 63 лет и Катерины Васильевны 60 лет, все они составляли кунсткамеру по своей старости, но люди были добрые и крайне гостеприимные. Я жил у них пять лет, как у родных. Готовили они восхитительно, особенно греческие и малороссийские блюда. Осенью засаливалась огромная бочка огурцов, помидоров и перцу, затем бочонки «керченской» селедки, вся эта благодать была чудной закуской под водку, особенно «керченская» селедка с вареной картошкой… У меня часто сбирались капитан фон Гард, поручики Емелин, фон Зигель, прапорщик Змейцын и другая братия, хорошо проводили время — теперь вспоминается. Под Рождество готовили знаменитую «кутью по-гречески» с постными ужином и закусками. Часто готовили, особенно весной, из молодого барашка шашлыки и чебуреки…

Охотничья команда стояла за городом в Рожновских казармах, для конных ординарцев были отличные конюшни, а для шлюпок и ботов морского отдела — удобная стоянка у поста пограничной стражи. На занятия офицеры ездили на линейке, которая подавалась к 7 часам утра, к фонтану Айвазовского, а в 7½ часов отъезжала в Рожновские казармы, и она же привозила офицеров обратно. Ехали офицеры с песнями и пели очень недурно, любимый был тогда мотив — вальс «Морго». Из полковых «типов» были Саса Александров, Миша Катаев, Папандопуло, но это были офицеры-лодыри.