Воспоминания еврея-партизана - [70]

Дети гетто хорошо знали горькую действительность, знали о немецких «акциях» против евреев, предчувствовали гибель, которая прекратит их молодую жизнь, и все же играли, чтобы хоть на короткое время рассеяться и забыться перед грозной мыслью о смерти.

В партизанских буднях стремление мстить врагу превышало все. Промежутки между одним боем и другим были коротки. Боевой пыл не остывал ни на минуту, и поэтому открытые раны страшной трагедии не раздражались в такой мере, как это стало, когда мы вышли из лесов. Безмерно разболелись раны у каждого еврейского партизана. Был подведен итог, оказавшийся с таким громадным кровавым дефицитом. Редко у кого остались жена, ребенок, брат или сестра, с которыми можно было дальше шагать по жизни.

Труден был путь к нашей свободе. Немало партизанской крови было пролито на дорогах и тропинках, в лесах и на полях. Но еще труднее было «встречать и приветствовать жизнь».

Очень тяжело было ступать на землю разрушенных еврейских городов и местечек. Ноги одеревенели, и мы шатались, как годовалые дети. Ужасающе выглядела панорама каждого еврейского поселения. Еврейские дома были превращены в кучи пепла. В сохранившихся домах окна и двери выломаны, настежь распахнуты. Не менее болезненную картину представляли дома, где поселились новые хозяева. В еврейские жилища вселились люди другого народа, с другим языком.

С тяжелым чувством шли мы от улицы к улице, от одного ряда домов к другому. Казалось, что вот-вот распахнутся двери и навстречу тебе выйдут добросердечные волынские евреи, а со двора вылетят еврейские дети, или что вот сейчас выйдут из домов и дворов святые мученики, из каждой щели выйдут умерщвленные и раздастся песня еврейских детей о козочке и красных апельсинах. Получилось так, что мы, оставшиеся в живых, выглядели, как выброшенные из пращи камни, как опавшие со сваленных деревьев листья.

Местное нееврейское население в большинстве своем, на девяносто пять процентов, осталось жить на оккупированной немцами территории. Многие впитали в себя полную дозу антисемитизма и охотно приветствовали истребление евреев. Безусловно, были гуманные, человеколюбивые люди, которые даже с большим риском для своей жизни спасали и оберегали евреев от рук немецких палачей. Но значительная часть местного населения была недовольна и возвратившейся советской властью, и оставшимися в живых евреями. Возможно, что националистическая часть населения и хотела избавиться от немецкой оккупации, но и советскую власть встретила враждебно. С особенным недовольством встретила эта часть населения еврейских партизан и оставшуюся в живых кучку евреев, вышедших из укрытий. Она вела среди красноармейцев и советских работников антиеврейскую пропаганду. Распространялись слухи, что евреи не будут допущены к высоким должностям, навязывалось мнение, что еврейские партизаны воевали в лесах не из-за преданности Советам, а потому что у них не было другого выхода. Очень досадно было, когда отдельные советские деятели пережевывали эти же самые слова. И особенно были оскорблены еврейские партизаны, оскорблены наши национальные чувства, когда председатель Совета министров Украинской ССР Никита Хрущев в своей речи в Сарнах, которая потом была опубликована в прессе, сказал, что «немцы истребляли украинцев, поляков и другие народы», не упомянув евреев. А этот митинг в Сарнах с участием Хрущева происходил недалеко от братской могилы в предместье Полесское, где покоились останки шестнадцати тысяч истребленных евреев. Там, в Полесском, лежали в ямах мученики Сарн и окрестных местечек.

Это поведение нас очень угнетало, и на фоне развалин и рассеянных братских могил мы не очень радовались нашему выходу из партизанских лесов. В партизанских рядах мы не чувствовали того отношения, которое почувствовали после сдачи оружия. Внутреннее опустошение всплыло на поверхность и задело все уголки нашей души. Нам не мил был сытный хлеб, нас не радовала свобода. Угнетенное состояние нарастало со дня на день, и будущее также казалось нам насыщенным еврейской кровью[85].

Нас мучило будущее, полное следов грозного прошлого. После выхода из лесов, избавления от гитлеровцев жизнь наша, казалось, все же не приобрела смысла. Трудно было довести до своего внутреннего «я», что свобода завоевана.

Глава 33 Трагедия Волыни

На Волыни начинаются украинские степи. В довоенные годы широкие поля давали хлеба досыта. Волынский еврей был человеком с широким сердцем, щедрой рукой, отличался доверчивостью и душевным спокойствием. Щедрая рука, раскрытая дверь — вот родовые символы Волынского еврейства.

Своеобразную печать наложила Волынь на еврейские города и местечки, и евреи, в свою очередь, наложили свой отпечаток на славянские земли. Поколения евреев были проникнуты идеями радостного хасидизма, еврейскими традициями, национальными и социально-этическими идеями. На Волыни родились наш национальный поэт Х.-Н. Бялик и рано скончавшийся М. 3. Файерберг[86], писавший на иврите.

Центром польской части Волыни был Ровно, город сравнительно молодой, история которого насчитывает 150 лет. Благодаря проходящим вблизи железным дорогам, город быстро развивался. Две железнодорожные линии проходили здесь: Одесса — Варшава и Одесса — Петербург. В 20-е — 30-е годы сеть железных дорог расширилась за счет связи с Ригой, Вильнюсом, Львовом и Констанцей, протянулась от Балтийского до Черного моря.