Воспоминания еврея-партизана - [60]

Татьяна пришла с Ханкой в сельсовет, увидела мать Ханки, была потрясена и расплакалась. Мать ей преподнесла подарок, но это не успокоило Татьяну.

Запрягли лошадей, и Ханка с матерью сели в повозку. Как только лошади тронулись, Татьяна повалилась к ногам лошадей и не дала им дальше идти. Возле сельсовета поднялась суматоха, собралось много людей. Татьяна просила мать дать ей Ханку хотя бы на три дня, чтобы она могла хоть как-то утешиться, прежде чем расстанется с нею навсегда. Мать была тронута любовью Татьяны к ребенку и спросила Ханку, хочет ли она пойти к тете Татьяне на три дня. Ханка без всяких колебаний ответила: «Да, мама!»

Мать осталась в деревне, а Ханка ушла к Татьяне. Эти три дня показались матери Ханки дольше, чем три года. Она боялась, не исчезнет ли куда-нибудь Татьяна вместе с ребенком. Но опасения матери были напрасны. Ровно через три дня Татьяна явилась вместе с Ханкой.

Татьяна с горючими слезами прощалась со своей любимицей и долго ее целовала. Подвода тронула с места и выехала из села, а Татьяна все стояла на месте и провожала взглядом уезжающих.

Когда Ханка с матерью были уже далеко от Мульчицких полей и лугов и на пароме переправились через Стырь, Поля спросила свою девочку, почему она согласилась уйти на три дня к Татьяне, не считаясь с тем, что своим уходом она причиняет большие страдания своей матери. Ведь в течение этих трех дней сердце у матери чуть не разрывалось от страха за свою дочурку, от переживаний и раздумий. На это Ханка ответила:

— Мама! Как могла я отказать доброй тете Татьяне и не выполнить ее просьбу? Она ведь берегла меня как родного ребенка и спасла мне жизнь. Она ведь никогда не оставила бы меня в диком лесу у чужого человека, где дети меня били… Я тетю Татьяну очень люблю, и сердце не позволило мне отказать ей в просьбе остаться у нее еще на три дня.

Глава 25 Бои с немцами в Лютинске

В конце сентября 1943 года мы покинули Ласицкий лес и двинулись по дороге, ведущей на Волынь. Шли все отряды Соединения. Обоз был большой. Каждый отряд вез с собою свое хозяйство и гнал свое стадо скота.

Осень давала о себе знать. Было пасмурно, хотя по утрам солнечные лучи прорывались своим золотым блеском.

Мы опять шли по дорогам, по которым не раз ходили уже в течение минувшего партизанского года. Мы шли по знакомым лесам, полям и лугам, по деревням и селам, хорошо знакомым мне еще со времен моего серниковского детства.

Впереди — штабная разведка в составе нескольких десятков верховых во главе со своим командиром Аликом Абуговым. Они первые вступали в села и деревни, заглядывали в хаты и сараи, не скрываются ли там вооруженные бандеровцы. Вслед за разведкой шли партизанские отряды имени Ворошилова, имени Суворова, «Смерть фашизму», имени Шевченко, Невского, Чапаева… Сильная партизанская охрана сопровождала обоз с ранеными. За ним следовали другие партизанские отряды со своими штабами.

Через несколько дней мы вступили в лес графа Платера, разложили костры и расположились на ночлег.

У костра, который партизаны поддерживали всю ночь, я принимал радиосводки. Почти весь штаб бодрствовал в часы, когда Москва передавала сообщения о положении на фронтах. Каждый день сообщалось о новых победах Красной Армии. Каждый из нас с нетерпением ждал сводки с фронтов.

Группа партизан отправилась в село Велюнь, чтобы связаться с местными крестьянами. Крестьяне села Велюнь поддерживали партизан, и мы хотели, чтобы они помогли нам отремонтировать мост через Горынь. Они также должны были передать письмо командиру немецких войск, охранявших железную дорогу возле станции Вяла над Горынью, в котором мы их оповестили, что если они не будут мешать нам при переходе через линию железной дороги, мы их также не тронем. Из-за всего этого мы задержались в лесу Платера на несколько дней.

На краю леса находилась небольшая деревня Лютинск. Партизаны ходили туда ночевать, а несколько отрядов было расквартировано в этой деревне.

Еще задолго до рассвета Лева Долинко раскрыл свой чемодан со шрифтом, чтобы набрать радиосводку, принятую мною ночью и подготовленную для печати. Я прилег у стога сена, чтобы уснуть на пару часов. Недалеко от меня лежал генерал в своей генеральской форме. Вдруг послышалась сильная стрельба. Генерал вздрогнул, а я быстро поднялся. Стрельба усиливалась, снаряды со свистом летели над лесом. Партизаны, ночевавшие в деревне, бежали в лес с криком: «Нимцы, нимцы!»

Лошади обоза были распряжены и паслись в лесу или на полянке вблизи деревни. У нас поднялась паника. В первую очередь стали собирать лошадей, чтобы запрячь их в повозки и увезти обоз поглубже в лес. Лева быстро погрузил свой чемодан на повозку. Федя — ездовой редакции — разыскал своих лошадей, впряг их в повозку и готов был к отъезду.

Еще с заспанными глазами партизаны выстраивались по своим отрядам и готовились к сражению с немцами, занявшими позицию на открытой поляне.

Развернулось упорное сражение, длившееся около двух часов. Немцы были разгромлены. Шестьдесят убитых немцев валялось на поле боя. В бою погибли также несколько партизан. Погиб еврейский партизан Кроненберг. Поговаривали, что его застрелил свой же партизан, отомстив за смерть украинского партизана, которого убил Кроненберг в Ласицком лесу. Там находился штаб Соединения, который усиленно охранялся. Даже партизаны соседних, связанных с нами отрядов должны были знать пароль, на всех перекрестках дорог и тропинок стояли наши часовые. Еврейский партизан Кроненберг, родом из Варшавы, стоял на посту. Подъехал партизан верхом на лошади. Кроненберг крикнул: «Пароль!» Всадник не ответил. Кроненберг выстрелил в него. Пошли разговоры, что Кроненберг умышленно застрелил партизана, потому что тот был украинцем.