Воспоминания - [9]

По какому-то наитию мой муж провел отряд через найденную в горе расселину, о которой не знали даже местные хунхузы. Наши войска неожиданно ушли от них, как сквозь землю провалились. Хунхузы не понимали, куда они исчезли, куда делась верная добыча, и долго не могли прийти в себя. Это было чудом и для моего мужа, т. к. он не знал об этой расселине. Войска же думали, что он вел их наверняка и знал об этом проходе. Конечно, если бы этот путь не нашелся, то люди не сдались бы врагу живыми. Все знали о зверствах хунхузов и о тех мучениях, которым они подвергали пленных перед смертью. Помню, как генерал рассказывал мне об этом, вновь переживая этот случай. Он называл это чудом, говорил, что всей душой обратился тогда к Господу, и Бог спас.

Он считал лжецом того, кто говорил, что никогда не испытал страха на войне. Муж узнал, что такое страх в ту ночь в окружении хунхузов, но, по его словам, боялся не за себя, а за людей, за вверенный ему отряд, ведь они все до одного могли погибнуть.

Усмирение Боксерского восстания стало для генерала началом славы и тем самым породило еще большее число врагов и завистников. За эту кампанию он получил два креста Святого Георгия[42] – третьей и четвертой степени. Георгия третьей степени[43] он получил из рук генерала Гродекова, который снял этот крест со своей груди. Гродеков, в свою очередь, получил эту награду от генерала Скобелева. Тот также снял его со своей груди, вручая Гродекову.[44]

Муж очень дорожил этой реликвией и бережно ее хранил. В некоторых местах белая эмаль на этом кресте начала портиться, и генерал очень редко его надевал. Носил же постоянно другой, купленный им самим. На трех золотых краях «скобелевского» креста были выгравированы имена и фамилии имевших его генералов. Только один край награды был свободен от чьей-либо фамилии. Муж мой говорил, что ее никогда не будет, так как он никому не отдаст своего креста.

Очень жалею, что эта реликвия погибла во время революции. Муж мой дорожил только этими, редкими в то время Георгиевскими крестами. Став полным генералом, т. е. генералом от кавалерии,[45] он не раз говорил мне, что все остальные кресты и медали он ни во что не ставит. Называл их «иконостасом» на груди, когда приходилось носить полную форму со всеми орденами.

Как на иконостасе рисуют святых и самого Христа и Святую Матерь Его не с подлинников, а со случайных моделей – знакомых или близких художника, нередко с очень грешных и нечестных людей, и это не «настоящее», так и ордена. Их часто дают незаслуженно, по протекции. «Иконостас» на груди у многих говорит совсем не об их заслугах, храбрости или неустанных трудах, а о том, что им «бабушки ворожат» или они «за тётенькин хвостик держались». Муж говорил мне с глазу на глаз, что всегда рвался в бой, на войну, к победам. Говорил, что война – его стихия, что рожден воякой. Он работал, служил не за страх, а за совесть. Не для того, чтобы получить орден, крест, славу, а потому что у него была такая натура, и он глубоко любил Отечество, хотел, чтобы в Европе считались с Россией.

В жизни мой муж был скромен, прост, не любил роскоши, праздности и рутины. Был деятельный, энергичный, живой, находчивый, сам работал и умел заставить работать других. Хорошие солдаты и офицеры, умные и не лодыри его уважали и очень любили. Они знали, что генерал Ренненкампф всегда заметит и оценит их труд. Знали, что он справедлив и зорко, как орел, видит их всех и судит по правде.

Возвратившись с войны, генерал получил от Государя предложение командовать гвардейской бригадой в Петербурге. Тогда это было особой милостью Николая II[46] и особой честью. Муж мой, нимало не раздумывая, храбро и категорически отказался, не боясь неудовольствия Государя. Свой отказ он объяснил тем, что любит работать и заставляет работать всех своих подчиненных, невзирая на лица и титулы, а за малейший промах или неудачу взыскивает со всей строгостью. В качестве же командира гвардейской бригады ему пришлось бы считаться с маменькиными сынками и великими мира сего, а это – не в его характере. Да и Государю не дали бы покоя жалобами на то, что он мучает до смерти титулованных лиц маневрами и учениями. Не для него была такая служба. Государь улыбнулся. Очевидно, он и сам это понял, не рассердился и не настаивал на своей милости. Муж был назначен командовать 1-й отдельной кавал[ерийской] бригадой, стоявшей в городе Борисове.[47] Офицеры его очень любили за прямоту и за заботу о них. Много лет спустя, когда генерала уже не было с ними, они постоянно переписывались с ним и приезжали повидаться, спросить совета. Верили в него как в военного учителя и хорошего стратега.

В Борисове муж часто встречался с образованнейшим и умнейшим помещиком Колодеевым и с его старушкой-женой.[48] Их сближало поклонение военному таланту, можно сказать, гению – Наполеону.[49] Колодеев собрал роскошную библиотеку о Наполеоне: в ней было все, что о нем писали на русском, французском и других языках. Кроме того, у Колодеева имелись много собственноручных карт и планов великого полководца и коллекция разных предметов, относящихся к Наполеону. Муж и этот помещик много беседовали об императоре французов, много вместе читали, и это их очень сблизило. П. К. Ренненкампф оставался верным другом Колодеева до самой его смерти.