Воспоминания - [68]

ГЛАВА XXXVI

Давно уже у меня не было новой хорошей партии, которая действительно подходила бы моему голосу. Поэтому я очень обрадовался, когда Гатти-Казацца предложил мне петь партию Вильгельма Мейстера в «Миньон», этой мелодичной и романтичной опере французского композитора Амбруаза Тома, нашедшего вдохновение в произведении Гёте. Свежесть этой оперы, ее аромат несколько улетучились со времени ее первой постановки в 1865 году в театре «Opèra Comique» в Париже. Современные постановщики пытаются представить эту оперу как произведение времен Второй империи, вместо того, чтобы отнестись к ней серьезно. Но для меня все это не имело значения. Нежные и страстные мелодии, лирическая мягкость — все это идеально подходило моему голосу, и только это было важно для меня.

На премьеру оперы в «Метрополитен» 10 марта 1927 года были распроданы все билеты. «Миньон» не ставилась в этом театре с 1908 года. Любопытная деталь: моим предшественником в роли Вильгельма Мейстера был не кто иной, как Алессандро Бончи, тот самый, у которого работал когда-то мой старый друг, повар Джованни Дзерри.

Я считаю, что нам удалось создать прекрасный спектакль, благородный, страстный. Конечно, публика встретила его восторженно. Особенно много аплодисментов досталось мне в конце III акта за доблесть, которой, должен признаться, я немало гордился. Чтобы спасти цыганку Миньон от огня, я поднял ее и, не прерывая пения, на руках пронес через всю сцену. При этом нельзя сказать, чтобы примадонна Лукреция Бори была легкой, как перышко. Вот тут я понял, что не зря тратил время на занятиях у синьора Рейли.

Я так привык много работать, что мне просто трудно было оставаться без дела во время каникул. Летом 1927 года, например, я дал в Италии шестнадцать благотворительных спектаклей. В Риме вместе с другими учениками академии Санта Чечилия я принял участие в концерте по случаю пятидесятилетия академии. На концерте присутствовали дочь короля, принцесса Мафальда, и ее муж, принц Ассизский. Потом я устроил импровизированный концерт на площади Колонна, ночью, при луне. Слушать меня собралось пятьдесят тысяч человек. Концерт начался в полночь и кончился в два часа ночи. Потом я пел в большом концерте в «Аугустео», где дирижировал сам Масканьи, а я исполнял его «Матросские сторнеллы».

В Реканати я устроил шесть представлений «Богемы» в театре «Персиани» и пел в них сам. Это тоже были благотворительные спектакли: надо было собрать деньги на покупку рентгеновского аппарата для реканатской больницы. 21 августа я дал еще один благотворительный концерт в Осимо — это около Реканати,— чтобы собрать средства на реставрацию одного средневекового замка. Концерт был костюмированный. Мы инсценировали празднество по случаю счастливого возвращения некоего Паоло Джильи после битвы при Лепанто.

Паоло Джильи — это рыбак родом из Реканати, который в XVII веке вместе со ста шестью своими товарищами погрузился на небольшое суденышко и отправился сражаться с турками. Через несколько лет он вернулся на родину лишь с немногими оставшимися в живых товарищами и с тех пор стал легендарной фигурой в истории Реканати. Нет, разумеется, никаких документов, подтверждающих, что рыбак этот был моим предком, но мне хочется думать, что, может быть, это и так.

Большое событие этого лета — завершение строительства моего дома в Реканати. Можно было уже переселиться и жить в нем. По правде говоря, я был даже немного напуган тем, что получилось из моих планов. В мое отсутствие Катерво с архитектором несколько увлеклись. В доме было шестьдесят жилых комнат, двадцать три ванных комнаты, бассейн, римская баня и водопровод. В кухне стоял холодильник таких размеров, что в нем можно было хранить годовой запас продуктов на двадцать человек. Я удивился — неужели все это так необходимо?

И все же мне доставляло бесконечное удовольствие чувствовать себя владельцем всех этих земель, полей, лугов, виноградников. Как мне хотелось, чтобы отец мой был жив и мог увидеть все это. Мои владения в то время (впоследствии они еще увеличились) составляли около трех с половиной тысяч гектаров земли и семь больших сельскохозяйственных ферм, связанных между собой восьмьюдесятью километрами специально построенных дорог. С этого года у меня была уже своя свинина, свои куры, фрукты, зелень, пшено, разные домашние продукты, вина различных сортов и, конечно, — нужно ли говорить — знаменитое вердиккьо.

Я купил матушке славный домик на площади Леопарди, и думаю, ей это было приятно. Но она была просто напугана размерами моей резиденции.

— Как ты заплатишь за все это, сын мой? — в испуге спрашивала она. — Откуда ты возьмешь столько денег?

Я помню, мы сидели с ней тогда наверху, в небольшом бельведере, из которого в ясные дни видно было Адриатическое море и даже противоположный берег Далмации.

— Не волнуйся, матушка. Каждый кирпич этого дома, каждый кусочек земли, которую ты видишь тут, оплачен какой-нибудь музыкальной нотой, которую я когда-то и где-то спел.

Мое обратное путешествие в Нью-Йорк в сентябре этого же года было особенно приятным, потому что на борту корабля вместе со мной ехал великий сицилийский комик Анджело Муско со своей труппой. Он тоже направлялся на гастроли в Америку. где-то на середине пути на нас в океане обрушился невероятной силы шторм, и тогда всех очень развеселил один из моих попугаев; он сам, исключительно по собственной инициативе, закричал вдруг: