Воспоминания двух юных жен - [65]

«Ты хотела проникнуть в пылающие мрачным огнем бездны страдания? — говорила я себе. — Ну что ж, демоны услышали твое роковое желание: ступай же, несчастная!»

30 мая.

С этого дня Гастон, прежде работавший с медлительностью и нерадением богатого художника, который нежно лелеет свое детище, стал трудиться с усердием писателя, который живет своим пером. Он взялся дописать две свои пьесы и исправно посвящает этой работе четыре часа в день. «Ему нужны деньги!» — подсказал мне внутренний голос. Он почти ничего не тратит; мы полностью доверяем друг другу, и в кабинете его нет уголка, куда я не могу заглянуть; расходы его не превышают двух тысяч франков в год, а в ящике его стола, это я знаю наверное, лежат без дела тридцать тысяч франков. Ты догадываешься, как я поступила. Ночью, когда он заснул, я пошла взглянуть, на месте ли эти деньги. Какая леденящая дрожь охватила меня, когда я увидела, что ящик пуст! Через несколько дней я узнала, что он ездит в Севр за письмами; должно быть, он читает их на почте и тут же рвет, ибо, несмотря на все мои уловки, достойные Фигаро, я не обнаружила ни малейшего их следа. Увы, ангел мой, я забыла все клятвы и обещания, какие давала сама себе после истории с хлыстиком, и в порыве безумия бросилась за ним в почтовую контору. Гастон был в ужасе: я застала его верхом на лошади, с письмом в руке; он платил за почтовые расходы. Пристально посмотрев на меня, он пустил Федельту таким быстрым галопом, что, подъезжая к нашим воротам, я почувствовала себя совсем разбитой, хотя полагала, что невыносимые душевные страдания заглушат физическую усталость. Гастон молча ждал, пока нам откроют ворота.

Я была ни жива ни мертва. Виноват он или нет, мое шпионство в любом случае недостойно Арманды Луизы Марии де Шолье. Я скатилась на дно общества, я опустилась ниже гризетки, ниже женщины из простонародья, я вела себя, как куртизанка, как актриса, как последняя девка. Что за мука! Наконец ворота отворились, Гастон передал поводья груму, я спешилась вслед за ним и упала в его объятия. Левой рукой я подобрала подол амазонки, правую подала ему, и мы пошли к дому... по-прежнему не произнося ни слова. Мы сделали сотню шагов, но эти минуты стоят сотни лет чистилища. Множество мыслей, словно языки пламени, плясали у меня в голове; почти осязаемые, они терзали мою душу, вонзая в нее свои ядовитые жала. Когда грум с лошадьми отошел подальше, я остановила Гастона, взглянула на него и с горячностью спросила, указывая на злосчастное письмо, которое он по-прежнему держал в правой руке: «Позволь мне прочесть?» Гастон протянул мне конверт, я сломала печать и прочла письмо; Натан[123], драматург, уведомлял Гастона, что одна из наших пьес принята, разучена и репетируется; премьера, писал он, состоится в будущую субботу. В конверт был вложен билет в ложу. Хотя это письмо перенесло меня из ада в рай, какой-то демон не унимался и кричал, омрачая мою радость: «А где тридцать тысяч франков?» Но достоинство, честь, все мое прежнее «я» мешали мне задать этот вопрос Гастону, хотя он вертелся у меня на языке; я знала, что если моя мысль облечется в слова, мне останется только броситься в пруд, и я изо всех сил сдерживала себя. Ах, дорогая, по силам ли женщине такие страдания? «Тебе скучно, бедный мой Гастон, — сказала я, возвращая ему письмо. — Если хочешь, вернемся в Париж». — «В Париж? Зачем? — изумился он. — Я просто хотел узнать, есть ли у меня талант, и вкусить плоды успеха».

Я могла бы, конечно, улучить минуту, когда он будет работать, порыться в ящике и изобразить удивление, не обнаружив на месте этих тридцати тысяч, но не значит ли это напроситься на ответ: «Я одолжил их другу»? Гастон человек умный, он в любом случае ответит именно так.

Милая моя, достоверно одно: пьеса, о которой сейчас говорит весь Париж, написана нами, хотя вся слава досталась Натану. Я одна из двух звездочек, обозначенных на афише: «И гг.**». Я была на первом представлении и весь вечер просидела, забившись в уголок одной из лож партера.

1 июля.

Гастон продолжает работать и ездить в Париж; он пишет новые пьесы, чтобы иметь предлог для отлучек и заработать побольше денег. Три наши пьесы приняты и заказаны еще две. О дорогая моя, я погибла, я блуждаю во мраке. Я готова сжечь свой дом, лишь бы рассеять тьму. Что означает его поведение? Быть может, ему стыдно жить на мои средства? Но его устремления слишком возвышенны, он не думает о таких пустяках. Кроме того, если мужчина начинает вдруг испытывать угрызения совести, причина, как правило, кроется в делах сердечных. От любимой жены мужчина принимает все, но он ничего не хочет принимать от женщины, которую разлюбил и собирается оставить. Если ему понадобилось много денег, значит, у него есть любовница. Ведь если бы деньги нужны были ему самому, он попросил бы у меня не чинясь столько, сколько нужно. Ведь у нас есть сто тысяч франков сбережений! Словом, моя прелестная козочка, я перебрала кучу предположений, все хорошенько взвесила и убеждена, что у меня есть соперница. Он хочет меня оставить — ради кого? Я хочу видеть ее.